– А потом помой руки, – кричит папа ему вслед.

Мне кажется, это тайный сигнал, означающий: Бекет, я хочу поговорить с тобой наедине.

Я прав.

– Я хотел поговорить с тобой наедине, Бекет. Пожалуйста, пойми, мне правда очень жаль. Я совсем не хотел, чтобы так случилось…

Папа объясняет, что собирался выйти буквально на полчасика. Когда я спрашиваю его, что же случилось на самом неделе, он сглатывает и объясняет, что произошло небольшое недоразумение, спор, если мне угодно. Он снова пытается сказать, что «ничего» не сделал.

– С кем ты поругался?

Папа, судя по виду, особо не пострадал. Наверно, дрался с кем-нибудь, кто гораздо меньше его. С хиляком каким-нибудь. Но я вообще не могу себе представить дерущегося папу. Это совсем не в его духе. Во всяком случае, это совсем не похоже на папу, к которому я привык.

Долго стоит тишина, а потом папа говорит:

– С Перл.

Перл?!

– Слушай, Бекет, ты должен мне поверить. Я ее и пальцем не тронул. Перл кричала, и я просил ее прекратить. Она схватила мой телефон, и я попытался его выхватить. Она проскользнула у меня под рукой и позвонила с моего номера в полицию. Сказала, что я на нее напал. Но это неправда.

Ничего хуже в мире просто не бывает. Даже если бы я сидел на толчке в общественном туалете и внезапно понял, что в кабинке нет бумаги, это было бы не так ужасно. Я во все глаза смотрю на папу и думаю: Мой отец напал на Перл, и полиция посадила его в тюрьму. Потом мой мозг переключается: Мой отец никогда не злился так сильно, даже когда Билли разбил телевизор кирпичом. (Это был не кирпич из набора кубиков, а самый настоящий, который Билли нашел в саду. Он решил, что кирпич надо принести домой, приютить и обогреть.)

– Перл отказалась от обвинений, – объясняет папа.

Голова моя падает на грудь. Желудок чуть не выпрыгивает из горла.

– Почему ты так ненавидишь Перл? – тихо спрашиваю я.

– Ох, Бекет, нет, – вздыхает папа. – Ты неправильно все понял. Я люблю Перл.

Любовь? Ненависть? Я совсем запутался.

Папа спрашивает, не хочу ли я заказать китайской еды на ужин. Он даже предлагает купить пачку печенья с предсказаниями на десерт. Словно это печенье уберет весь бардак из нашей жизни.

Когда мы заканчиваем ужин, папа приносит маленькие печеньица в виде полумесяцев и раздает по кругу.

На папином значится: Ты многому научишься на своих ошибках.

На моем: На все есть причина.

На печеньице Билли: Чтобы стать старым и мудрым, надо побыть юным и глупым.

Когда Билли забирает остатки своего печенья, чтобы показать Брайану, я говорю папе, что подумал над его словами.

– У меня есть мысли по этому поводу, – бормочу я. – Ну, то есть, если вдруг ты разозлишься на Перл…

Папа отчаянно трясет головой.

– Ну ладно. Но если бы ты злился, то уйма книг могла бы тебе помочь. Есть психологические пособия на любой случай, и я уверен, что мы нашли бы то, которое бы тебе пригодилось. Хм… – Слова застревают у меня в горле. – Я просто говорю, что есть книга, которая бы научила тебя не злиться на Перл.

– Я не злился. И такой книги нет, – вздыхает папа. – Но спасибо тебе, сынок.

– Ладно. – Я молчу, а язык мой описывает круги по нёбу. – Тогда просто держись подальше от Перл. Если она тебя так злит, что ты оказываешься в тюрьме, тогда тебе точно не нужно с ней общаться.

Я думаю о том, что это мы с Билли во всем виноваты. Нам так была нужна Перл, что мы и не подумали о том, что это все может нехорошо закончиться. Мне так стыдно. Еще хуже, чем когда Билли принес домой косеножку, из которой я сделал коротконожку, случайно наступив на нее.

– Когда я увидел вчера Перл и поговорил с ней, то понял, что все испортил. Вы оба были так рады ее видеть. – Папа откидывается на диване и потягивается. – Я знаю, что она очень раскаивается. Она обещала, что больше никогда не… – Слова замирают у папы во рту. – Впрочем, ты прав, Бекет. Наверно, пока лучше подождать, пока все уляжется. Не стоит говорить с Перл.

Позже, когда я уже ныряю под одеяло, звонит телефон. Я слышу папины шаги и гудок, как когда соединяется линия. А потом:

– Перл, я так рад, что ты позвонила. Я хотел поговорить с тобой.

Из глаза у меня выкатывается крохотная слезинка.

– Ох, папа, – бормочу я. – Что же ты делаешь?

Я поворачиваюсь к стене и чувствую щекой что-то острое. Готов поклясться, что это Билли подсунул мне Брайана. Я включаю мобильник, чтобы подсветить кровать.

Свет падает на бумажного журавлика. Он поджидает меня здесь, словно зная, что мне необходимо в жизни волшебство. Мне нужно во что-то верить.

Когда мы с Билли приходим домой, на коврике в прихожей лежит письмо. Я осторожно подбираю конверт. Спереди на нем витиеватыми пурпурными буквами написано папино имя, а сзади значится «Давдейл-Хаус».

Я вспоминаю, как говорил по телефону с Камий. Она сказала, что звонит из Давдейл-Хаус, и мне приходит в голову мысль, достойная детектива. Если вы звоните кому-то, с кем встречаетесь, то станете ли говорить: «Привет, это Бекет из квартиры Б над „Стрижками и ежиками“»? Нет, не станете, потому что ваш кавалер или ваша дама уже знает, где вы живете. Господи Иисусе! Надо поискать Давдейл-Хаус в Интернете.