– Ты такой умный, такой красивый, такой замечательный, – шептала Наташа и действительно в это верила. Гоша ее не одергивал.

Она говорила с ним на понятном только ей языке, используя уменьшительно-ласкательные суффиксы: «Любимчики мои, я соскучалки», «приятненько аппетитики», «головка болитка?» «Хорошо» у нее превращалось в «кошеро», а «пока» в «покапку».

– Наташа, ты можешь нормально говорить? – раздражался Гоша.

– Могу. Но я тебя так люблю, что не могу!

– Пожалуйста, перестань сюсюкаться.

У Наташи были две любимые присказки: «Извините за мой французский, но я немножко попердю» и «Хочу чаю, аж кончаю».

– Наташа, тут же ребенок, – одергивал ее Гоша.

– Вы поженитесь? – спросила я.

– Не знаю, – ответила Наташа.

– А это обязательно? – испугался Гоша, который унаследовал от отца страх перед официальными учреждениями.

Вернулась мама.

– Вы жениться собираетесь? – спросила она чуть ли не с порога.

Наташа с Гошей переглянулись.

Свадьба Гоши и Наташи была тихой. Из гостей были только мы с мамой. Наташа сшила себе свадебное платье и весь вечер молчала.

– Ты что такая? – спросила мама.

– Да думаю, оставить платье или перешить? Надо оставить, а материал жалко. Ну что оно будет в шкафу пыль собирать? А если резать и перешивать, то примета плохая.

– Даже не знаю... – сказала мама. – Вот, кстати, заберите, это принадлежит вашей семье. – Мама отдала Гоше коробочку, подаренную Александром Марковичем, – серебряные вилочку и ложечку.

– Ой, а что они черные? – ахнула Наташа.

– Они не черные, а серебряные, – сказал Гоша, – спасибо, теть Оль, спасибо.

– Не бери, – дернула его Наташа, – примета плохая. Надо на первый зубик дарить.

– Наташа! Ну какие приметы? – возмутился он.

А еще через некоторое время маме опять нужно было уехать, и она опять не знала, с кем меня оставить.

– С Гошей и Наташей останешься? – спросила она.

– Останусь, – согласилась я.

Наташа приехала в тот же вечер. Мама ее даже не узнала – впалые щеки, огромные глаза с синими кругами, изможденность, бледность – Наташа похудела килограммов на десять.

– Наташка! – обрадовалась мама. – Заходи!

И только тут заметила, что девушка опирается на палочку.

– Что случилось? – ахнула мама.

– Я же говорила – примета плохая, – тихо ответила Наташа.

Наташа сразу после свадьбы решила родить маленького и мысленно уже представляла, как будет ходить беременная.

– Наташ, привет, как дела? – окликнула ее соседка.

– Хорошо, – улыбнулась Наташа, – а вы чего дома, а не на работе?

– Да мой Ромка с краснухой дома валяется. Из сада принес.

Наташа стояла, слушала соседку и вспоминала – она ведь не переболела в детстве краснухой. Ветрянка была, скарлатина была, даже желтуха была, а краснухи не было. А у нее с детства остались два страха – молоко и краснуха.

Сын их соседей – мальчик Наташиного возраста – выпил парного молока. Всего кружку. Бабушка купила на станции. Наташу тоже угощали, но она отказалась – просто постеснялась. Молоко оказалось от больной коровы. Бруцеллез. Мальчик долго и тяжело болел, а потом умер.

Наташа никогда не пила молоко. Даже в пакетах. Ни стерилизованное, ни пастеризованное. Никакое. Даже запах не переносила. Когда Гоша доставал из холодильника бутылку и пил из горла, не наливая в стакан, Наташа смотрела на него с ужасом, как будто ждала, что он сейчас допьет и упадет замертво.

– Да оно из порошка, – убеждал ее Гоша. Но она отказывалась наотрез.

Страх заболеть краснухой был сильнее. Их соседка тетя Валя переболела краснухой во время беременности. Ее сын – Валерка – родился умственно отсталым. Наташа хорошо помнила один момент – как тетя Валя разжимает Валеркин кулачок, отгибая по одному пальчику. Валерка кричит от боли и дергается всем тельцем. А тетя Валя разгибает и разгибает. Наташа с тех пор и потешку про сороку, которая кашу варила, не могла слышать. Сразу Валеркин крик в ушах звенел.

– Так вот я и говорю – прививки-то уже делают. Вот чего бы не сделать? А у меня план. Еще не знаю, оплатят мне больничный или нет... – продолжала соседка.

– А где делают? – спросила Наташа.

– Что?

– Прививку. От краснухи.

– Так в поликлинике, наверное.

– Я пойду, мне пора...

На следующий день Наташе сделали прививку. Вечером Гоша отвез ее в больницу в тяжелом состоянии.

– Что с ней? Почему? – спрашивал Гоша врача.

– Аллергическая реакция. Всякое бывает, – пожал плечами врач.

Месяц Наташа лежала в больнице. Была человеком наполовину – правую часть тела не чувствовала.

– Я же ничего не знала. Гоша не говорил... – сказала мама.

– За мной Гоша ухаживал...

Наташа сказала это так радостно, так ласково...

– А что говорят врачи? – спросила мама.

Наташа пожала плечами и улыбнулась.

– Говорят, что нужно восстановиться.

– А вы что решили?

Наташа опять улыбнулась.

– А можно мне ее взять? – спросила она и показала в угол.

В просвете между дверью и шкафом стояла палка. Александра Марковича. Мама давно про нее забыла. Палка была добротная, с широким набалдашником, почти новая.

– Да, конечно, – ответила мама.

Наташа доковыляла до угла и взяла палку. Подержала в руке, прошлась по комнате.

– Спасибо.

– А как ты? Сможешь? – вспомнила мама, зачем ее звала.

– С Машкой? Да, я побуду. Я же уже почти все могу делать.

Делать Наташа толком ничего не могла. За эти три дня, пока не было мамы, Наташа научила меня жарить картошку, варить гороховый суп и делать уколы.

Вечером у Наташи начинались боли. Ногу прихватывало так сильно, что она не могла встать с кровати.

– Шприц прокипятить, ампулу отломать, набрать... – Наташа терпела из последних сил.

Тогда были обычные стеклянные шприцы и большие иглы, в железном контейнере, их нужно было кипятить в кастрюльке. А ампулу срезать специальной пилкой.

– Сделай мне укол. Я не могу, – попросила Наташа.

– Я не умею, – чуть не заплакала я.

– Ничего. Хуже уже не будет.

Наташа подняла край халата. Бедро было черным и страшным.

– Я боюсь, – всхлипнула я.