— Действовать в рамках закона.

— Только по закону иногда получается — одно, а по-человечески — совсем по-другому…

— На то ты и судья, чтобы решить по-человечески, но в рамках закона…

— Легко сказать… Меня эти кредиты просто преследуют последнее время!

— В смысле?

— Да так, — отмахнулась я. Желания рассказывать Говорову о том, как вляпалась Натка, не было. — По закону банк прав, а по-человечески… Малышев пострадавший.

Никита, прищурившись, посмотрел на меня и накрыл мою руку своей. Ладонь его была сухой и прохладной. Я не знаю, чего ради он позволил себе такой фамильярный жест, но решила, что он это сделал по-дружески, и убирать руку не стала.

— Сейчас много дел по кредитам. Полстраны задолжало банкам. Хочешь, я поспрашиваю у ребят в экономическом управлении,[2]как они решают такие дела?

— Хочу, — кивнула я. — Поспрашивай, пожалуйста. А то я чувствую себя старой злобной Фемидой.

— Насчет старой я готов поспорить. — Никита взял на руки Сеньку и понес в машину.

— Ты мне еще тир обещал, — сонно пробормотал тот.

— Ты же спишь!

— Кто? Я?! Настоящие пацаны никогда не спят…

Мы вернулись домой под вечер. Сенька ворвался в комнату с гиканьем и с вертолетом в руках. Говоров выиграл его в тире.

На диване сидела Натка — зареванная, несчастная, с поплывшей косметикой и в толстой пижаме, несмотря на жару.

— Мам! Я был у Самсона Гамлетовича Ленинградова! Он такой длинный! Ему мороженое нельзя, только яблоки! Мама, он в Ленинграде родился, папа у него Гамлет, а мама — жирафиха! Мам! А я еще к Самсону хочу! Я к нему прям каждый день бы ходил!

Натка всхлипнула и утерла моей пижамой свой покрасневший нос.

— Что за горе? — поинтересовалась я.

— Аллергия, наверное, — шмыгнула носом Натка.

— На Владика?

— При чем тут Владик? Я что, заболеть не могу?

— Можешь, — согласилась я и, присев рядом, пощупала ей лоб.

Лоб был горячим и влажным, но, скорее всего, Натка просто перегрелась в байковой пижаме.

— Тебе не жарко?

— Мне никак, — буркнула сестра.

— Можешь сказать — почему?

— Говорю же, заболела. Морозит, и насморк достал.

— Ну, не хочешь говорить, не надо. Только все твои проблемы рано или поздно становятся моими.

Я встала и пошла в ванную переодеваться. Сенька носился по комнате с вертолетом.

— Мам, дядя Никита меня на плечах катал! Знаешь, как я придумал его называть? Кит! По-моему, он за теть Леной ухлестывает…

* * *

Натка долго не могла заснуть и проворочалась с боку на бок почти до утра. Ее и правда немного знобило.

Может, не стоило скрывать от Лены свои подозрения насчет Владика? Может, нужно честно сказать, что он единственный, кто мог вечером незаметно вытащить ее паспорт из сумки, а следующим вечером так же незаметно вернуть… Она же не каждый день проверяет, на месте ли паспорт. Она вообще никогда ничего не проверяет…

Нет, нельзя говорить Лене.

Во-первых, сестра и так считает ее «ходячей проблемой», а во-вторых… вдруг Владик не виноват? Вдруг все это — чудовищное совпадение: ее долги по кредитам и его третья машина?

Он же все объяснил. Слишком поспешно, путано, непонятно зачем, но объяснил.

И потом — по его долгам звонят ему, а по ее — ей, значит, это никак не связано.

Додумавшись до этой простой умной мысли, Ната наконец успокоилась и заснула. Но во сне ей приснился Владик с узкими губами-полосочкой. Он разливал густое — красное, как кровь, — вино по бокалам, и рука, в которой он держал бутылку, сильно дрожала. Да и не бутылка это была вовсе, а, кажется, пистолет…

Откуда-то взявшийся голос Лены строго спросил:

— Ната, душа моя, а где твой Владик работает? На что он всю эту роскошь купил?

— Ему наследство досталось, — соврала Натка.

— В деле нет справки об этом. Он проходимец. Гнилая тыква.

Натка хотела крикнуть, что они не в суде, а Владик — не ответчик, но вспомнила, что ничего про него не знает. Только адрес, имя и телефон.

— Лен, — попросила она, — присуди ему быть хорошим. И любить Сеньку.

* * *

В воскресенье Натка ходила как в воду опущенная.

Мне казалось, она хочет что-то сказать, но не решается. Можно, конечно, ее разговорить, но в душу лезть не хочется. Рано или поздно она все равно расскажет, сестра не тот человек, который способен долго хранить свои тайны.

Да и тайны, я в этом уверена, скорее всего, связаны с ее новой любовью. Может быть, у Владика обнаружился второй паспорт со штампом о браке… Или в его спальне она нашла предмет женского туалета… Или и того хуже — пассия, с которой Владик встречается параллельно, застукала его с Наткой и закатила скандал с тасканием соперницы за волосы… Да, последнее очень похоже на правду, потому что Ната, не способная в принципе долго горевать, до вечера проходила непричесанная, в пижаме. Такая затянувшаяся депрессия может быть вызвана только соперницей.

Мои подозрения подтвердились, когда я заметила, что Ната украдкой отключила свой мобильный телефон, который, кстати, и не думал звонить.

Мне стало жалко сестру. Я хотела сказать ей, что нельзя зацикливаться только на мужиках, нужно стать интересной и самодостаточной, тогда и мужской пол к тебе потянется. Но… не сказала. Это все равно что обвинить сестру в инфантильности и глупости. И пусть она десять раз такая и есть, но она моя сестра, и я ее, как ни крути, люблю. И понимаю — не всем в этом мире звезды с неба хватать, некоторым достаточно простого семейного счастья.

Вот найдет Ната свое счастье, успокоится и заживет спокойной, респектабельной жизнью, без передряг и выматывающих страстей.

По большому счету, верилось в это с трудом, но надеяться на лучшее все же хотелось.

Ната тщательно перемыла всю посуду, отдраила пол, вычистила сантехнику, приготовила борщ и даже прочитала Сеньке сказку «Стойкий оловянный солдатик». У меня вдруг закралось подозрение, что она замаливает какие-то новые, неизвестные мне грехи, но я прогнала эту мысль.

За ужином я рискнула мягко спросить:

— Нат, ты когда на работу выходишь? Какое-то время коллекторы трогать тебя не будут, Таганцев договорился. Есть время, чтобы разобраться…

— Завтра выйду, — вяло ковыряясь в тарелке, безучастно ответила сестра.

— Ну и хорошо, — обрадовалась я. — Начну ремонт, дай бог, к Сашкиному приезду успею…