– Не знаю, Майлз, правда не знаю, – ответила Жанин, и от ее злости не осталось и следа. – Ты замечал, как он почесывает подбородок, когда играет в карты? Когда пытается сообразить, что у Хораса на руках? Время будто останавливается, и сам он как застывшее изображение на картине маслом.

– Жанин…

– Я хочу сказать, его не поймешь. То он твердит о расширении клуба, о новых крытых теннисных кортах, а спустя пять минут заявляет, что нам надо построить дом на озере. Он положил глаз на прибрежный участок в пол-акра, но когда я спрашиваю, где находится это место, он начинает скрытничать, словно я проболтаюсь кому-то и этот кто-то уведет участок у него из-под носа. Каждый раз, когда я пытаюсь добиться от него прямого ответа на любой вопрос, у него на лице появляется такое хитрое выражение. Ты знаешь какое, точно так же он выглядит, когда дело идет к тому, что Хорас вот-вот его обставит.

– Жанин.

Она все еще смотрела на свое отражение, словно встреться она глазами с Майлзом – и это привело бы к некоему ужасному признанию. Когда же она повернулась к нему, в глазах у нее стояли слезы, и Майлз подумал, что Жанин не все ему рассказывает. Что-то тревожит ее, но она не хочет об этом говорить.

– Что, Майлз?

– Ты колеблешься?

Промокнув уголки глаз бретелькой купальника, Жанин опять предстала задиристой, – двадцать лет Майлз не мог понять, чем ее так привлекает боевая стойка.

– Не волнуйся! – заверила она. – Я пойду до конца. Через месяц все, что от тебя потребуется, – алименты на ребенка.

– Я всегда отговаривал тебя от того, чтобы идти до конца в чем бы то ни было, – напомнил Майлз, вдруг ощутив прилив нежности к своей будущей бывшей, что случалось с ним порою, когда он ослаблял самоконтроль.

– Не о нас с Уолтом я беспокоюсь. Мы с тобой – вот в чем я никак не могу разобраться.

– Как мы умудрились все настолько испортить?

Жанин скорчила гримасу:

– Ну нет, Майлз, с этим как раз все ясно. Мы все испортили, потому что не любили друг друга. Но хотелось бы знать, что за этим стояло. Я говорила тебе, за что я тебя не любила. Что бы ты ни делал за последние двадцать лет, все меня дико бесило, и я этого не скрывала.

Майлз не сдержал улыбку. Верно, перечень его недостатков, составленный Жанин, был длинным, обстоятельным, но неустоявшимся – его регулярно подправляли.

– И вот сейчас мы практически в разводе, а я выхожу за другого, но ты до сих пор не объяснил, почему ты меня не любил. Разве это честно? Понимаешь, если ты решишь снова жениться – чего я тебе не советую, – ты, по крайней мере, будешь знать, что нужно делать иначе, так? Я же была с тобой откровенна.

– Чего ты хочешь, Жанин? Чтобы я перечислил свои супружеские разочарования? Ты закрутила с Уолтом Комо, черт возьми.

– Ага, давай попрекай меня этим. (Настал черед Майлза изучать свое отражение в стекле. Мужчина, пялившийся на него, выглядел раздраженным.) Это нечестно, и ты это знаешь. Нет, конечно, все правильно. Я закрутила с Уолтом, и ты получил козырь на руки. Но я сошлась с Уолтом, потому что ты не любил меня. Я знала, что тебе будет больно, – как же так, твоя жена, и вдруг влюбилась в Матёрого Лиса! – но не надо было притворяться, что ты любишь меня, потому что мы оба знали, это неправда.

– Ты не даешь мне и слова вставить. Если ты и дальше намерена говорить за нас обоих…

– Хочешь сказать, ты любил меня, Майлз? Хочешь, так говори. Я заткнусь и послушаю. – Он уставился на свои руки, и она сказала: – Я так и думала.

Она была права, разумеется. В подлинном смысле он не любил ее. Не любил так, как хотел любить, когда давал обеты перед Господом, родными и друзьями, и эта простая истина ранила его столь глубоко, что анализировать ее он не мог. Нет, он не любил ее и не понимал почему. Он также не понимал, что помешало бы ему ответить, знай он, в чем причина его нелюбви. Если это не любовь, то как тогда называется та нежность, что побуждает тебя оберегать другого человека? Как назвать то чувство, что грозило накрыть его с головой прямо сейчас, и его уже тянуло обнять ее и пообещать, что все будет хорошо? Если это не любовь, тогда что это?

И все же она была права. Ведь то чувство, что он испытывал к этой женщине, чья жизнь столь долго была соединена с его жизнью, ни в коем случае нельзя было перепутать с влечением, и обожанием, и ощущением, что без нее он пропадет. Настолько Майлз понимал, хотя бы потому что отчаянно пытался не замечать разницы.

– Зачем ты изводишь себя, Жанин? – спросил он. – Вы с Уолтом счастливы, а все прочее неважно.

С минуту она разглядывала его, потом сдалась.

– Ты меня уделал, – выдавила улыбку Жанин. – Наверное, мне просто хотелось услышать, что человек я не самый ужасный.

– Я никогда не говорил…

– Именно, Майлз, это я и пытаюсь до тебя донести, – перебила Жанин, вставая. – Ты никогда ничего не говорил.

* * *

– Он все твердит, что лазает как обезьяна, – говорил Майлз брату.

Они сидели наверху, в его квартирке над рестораном, времени было почти одиннадцать. Майлз, всю жизнь страдавший бессонницей, в любом случае просыпался в пять, но если вдруг он крепко засыпал, то был не в духе, когда ему приходилось вставать по будильнику, чтобы открыть ресторан. Дэвид взял из мини-холодильника бутылочку с минералкой, затем поставил ее на пол и убрал с дивана огромную коробку с туалетной бумагой, освобождая себе место. По телевизору транслировали матч с “Соке”, игра шла на Западном побережье.

Конечно, Жанин права: для Тик здесь места не выгородишь, хотя Майлз весь вечер прикидывал в уме, что можно было бы сделать. Держать все ресторанное оборудование в подвале, пока река снова не разольется и в “Гриль” не просочится вода? Если вынести все это барахло, они бы с дочерью здесь неплохо устроились, разве что девочке в возрасте Тик требуется нечто большее, чем просто квадратные метры. Ей нужна своя комната с дверью, которую она сможет запереть или хлопнуть ею при необходимости. Кроме входной в квартире имелась лишь дверь в ванную, но и та плотно не закрывалась. Тик заслуживала большего. Конечно, потратив сколько-то сил и денег, Майлз смог бы сделать свою квартирку поуютнее, но затрапезность этого жилья над рестораном никуда бы не делась.

Тем не менее он понимал: его дочь ухватится за любую возможность переехать от матери. Ей претило жить под одной крышей с Уолтом Комо. Пусть коттеджик за книжным магазином на Мартас-Винъярде был ненамного больше его квартирки, им обоим там было бы не тесно, сумей Майлз наскрести денег на эту недвижимость.

– Все, что он делает, – обронил Дэвид, глядя на экран, – он делает как обезьяна. – Сентиментальностью по отношению к отцу Дэвид не отличался. – Но подпускать его к лестницам точно не стоит. И будь начеку – он норовит тебя разжалобить.

– Стараюсь не поддаваться. Но он знает, как на меня воздействовать. Я тоже не обрадуюсь, если на мне поставят крест, когда я состарюсь, – попытался Майлз объяснить свои наивные эмоции. Иных причин жалеть Макса Роби определенно не имелось.