Кажется вероятным, что другие факторы со временем ослабили бы позиции противников Карла I. К 1640-м гг. многие ведущие критики режима уже постарели. Далеко не все они дожили до такого почтенного возраста, как седовласый елизаветинец граф Малгрейв, который входил в число двенадцати пэров, в августе 1640 г. составивших петицию, призывая Карла созвать Долгий парламент, и проголосовал за создание Армии нового образца в 1645 г., в то время как в 1588-м он был капитаном судна, участвовавшего в столкновении с Испанской армадой. Однако подавляющее большинство наиболее влиятельных противников Карла принадлежало к поколению, которое родилось в 1580-е и 1590-е гг., когда угроза уничтожения английского протестантизма габсбургской Испанией была весьма реальна. Их религиозные представления сформировались между 1590 и 1620 гг. – на пике кальвинистского влияния на теологию английской церкви. Однако к 1640 г. некоторые наиболее красноречивые (и, по мнению Карла, наиболее ретивые) представители этого поколения уже скончались: сэр Джон Элиот, которого заключили в тюрьму после роспуска Парламента в 1629 г., умер в 1632-м (без сомнения, его кончину приблизили условия его заключения); великий юрист сэр Эдвард Кок (1552 г. р.), который доставил королю столько хлопот во время парламентских сессий 1620-х, умер в 1634 г.; еще один резкий критик правительства Карла I сэр Натаниэль Рич, который “вполне мог считаться предводителем парламентариев”, умер в 1636 г.[251] Другие скончались к середине 1640-х: лидер аристократической антиправительственной коалиции 1640 г. Бедфорд (1593 г. р.) скончался в 1641 г.; Джон Пим – в 1643-м; Уильям Строуд – в 1645-м; парламентский главнокомандующий первых лет гражданской войны Эссекс (1591 г. р.) умер в 1646-м. Получается, что из двенадцати подписавших петицию 1640 г. пэров, стоявших в авангарде движения за созыв Парламента, половина скончалась к 1646 г. – и все, кроме одного, умерли своей смертью[252]. В 1639 г. Карлу не было и сорока, а ряды его ведущих критиков стремительно редели. Как однажды заметил сэр Кит Филинг, “пока есть смерть, есть и надежда”. В этом отношении каролинскому режиму было бы на что надеяться, если бы он пережил Шотландский кризис.

Более резкий свет на зависимость между возрастом и оценкой каролинского режима проливается при рассмотрении подробной статистики Палаты общин 1640-х гг. Если проанализировать взгляды 538 членов Палаты общин, убеждения которых известны, станет очевидна примечательная закономерность. “Сразу видно, что во всех регионах роялисты были моложе парламентариев, – заключили Брантон и Пеннингтон в своем классическом исследовании 1954 г. – Медианный возраст двух партий на территории всей страны составил тридцать шесть и сорок семь лет соответственно, а это очень большая разница”[253]. Таким образом – по крайней мере в Палате общин, – противники Карла в основном принадлежали к (относительно пожилому) поколению 1580-х и 1590-х гг. Поддержку королю, напротив, преимущественно обеспечивало поколение, которому еще не исполнилось сорока, то есть люди, воспитанные в годы “Яковианского спокойствия”, когда корона поддерживала мирные, хоть и не дружественные, отношения с Испанией. Разрыв поколений почти в одиннадцать лет – огромная пропасть для общества с относительно низкой ожидаемой продолжительностью жизни – отделил тех, кто выступал против Карла I на войне, от более молодого поколения, которое стремилось защитить роялистские ценности. Медианный возраст двенадцати пэров, которые призывали к созыву Парламента в 1640 г., был и того больше: самым старшим среди них (Ратленду и Малгрейву) было шестьдесят лет и семьдесят четыре года соответственно. Практически идентичное различие в возрастах парламентариев и роялистов обнаруживается и среди всего сословия пэров[254].

Подобная закономерность наблюдается и при анализе реакции на политику каролинского режима со стороны учащихся университетов 1630-х гг., хотя здесь статистические данные еще более фрагментарны. Что касается предоставляемых университетской статистикой сведений о религиозных предпочтениях людей моложе тридцати лет, то есть не только студентов, но и многих молодых исследователей, общая картина показывает, что учащиеся не просто вынужденно признавали “лодианские нововведения” 1630-х гг., но встречали их с готовностью, а порой и с энтузиазмом, демонстрируя укрепление преданности короне. Оксфордский университет, где Лод с 1630 по 1641 г. занимал должность канцлера, активно принимая участие в делах, к концу десятилетия, как выразился профессор Шарп, стал “оплотом церкви и короны”. Когда в 1642 г. Долгий парламент раскололся на “кавалеров” и “круглоголовых”, “большинство выпускников Оксфорда, которые поступили в университет в бытность Лода канцлером, поддержали монархию”[255]. В Кембридже наблюдалась подобная картина: к началу 1640-х “университет был открыто роялистским”[256]. Судя по всему, лодианские церковные “нововведения” обрели широкую поддержку в этой среде. В 1641 г. комитет Палаты общин, возглавляемый благочестивым сэром Робертом Харли, изучил университетские порядки 1630-х и обнаружил “интерес к католической традиции, очевидно разделяемый многими [в университете]”, причем этот интерес далеко не ограничивался нововведениями в литургии, которых требовал сам Лод[257]. Старомодный кальвинизм в глазах новых лодианцев был не просто ущербным – он вышел из моды. Как в 1641 г. выразился на заседании Долгого парламента озадаченный сторонник кальвинизма Стивен Маршалл, казалось, “словно мы устали от правды, которую нам вверил Бог”[258]. Пожалуй, большинству студентов 1630-х гг. немногочисленные “пуританские” колледжи – главным образом Эммануэль-колледж и Колледж Сидни Сассекса – казались не столько грозными семинариями крамолы, сколько старомодной глушью, куда консервативные отцы отдавали своих сыновей, чтобы тех учили в богословской традиции, популярной двадцатью годами ранее, во времена их собственной юности. И все же даже студенты Эммануэль-колледжа, как в 1641 г. с удивлением обнаружили исследователи Палаты общин, проникали в часовню ультралодианского Питерхауса, чтобы вкусить запретный плод[259]. К 1639 г. лодианство в Кембридже “заняло главенствующую позицию. Полное доминирование было просто вопросом времени”[260].