спокойнее, — Вы уже с ног до головы вымазали дерьмом и страну и меня, её главу. Особенно, твой сын Грес… Кому захочется заводить и развивать своё дело, если его всё равно отберут? А это уже налоги! Вернее, их отсутствие…

Гул делает паузу и его голос приобретает фальшивые доверительные нотки:

— А ты знаешь, что сказал мне председатель Верховного Суда Союза, когда я попросил его не возбуждать дело против твоего сына Греса за убийство его малолетней любовницы? Племянник же… Да, да, это когда он своими кованными железом башмаками полдня пинал её в живот… В ярости, что плохо ублажала! А вскрытие показало, Гог, что у девочки родился бы мальчик! Грес вместе с его матерью убил наследника всего нашего поганого рода… нашего с тобой… наследника, Гог! Нельзя же за такого держать твоего плюгавого и уже давно ополоумевшего от денег и крови Греса⁈

— Но, закон… — на секунду поднимает глаза Гог.

— Так вот, главный судья меня спросил… — продолжает Гул, как бы не замечая реплики брата, — А за каким кутаком собачьим наш с тобою Святой Равноапостольный предок, вообще создавал суды окум и Верховный Суд Союза? Если в них за очевидное и однозначное зверское убийство беременной девочки 14 лет — ничего… А за недоказанное убийство девственной Уми Такк из Красной Окумы, тоже 14 лет — смерть всей семье князей Бести, до седьмого колена⁈

Гог молчит. Ему нечего сказать.

Эх-х, знал бы князь Гул ещё кое-какие грешки своих родственничков… Как вымогали… как отжимали… как убивали… как обманывали, в том числе и лично его, главу государства, всякий раз занося на подпись Гулу свои людоедские приказы, просьбы и распоряжения. С одной-единственной корыстной целью — нажива!

Ибо, сказано:

«Родимцы — самые худшие вкупоотечные. И врадники человеку — свойские его!».

А главный причтик Нур, предстоятель Церкви во Имя, рассказывал Гулу, что при явлении людям того, кто Имя, в числе прочего, была передана и заповедь:

«Любите врадников ваших, благословляйте анафематствующих вас, благотворите нетерпящих вас».

И, ведь, это всё о них, о родственниках и близких, коих у Гула только и есть, что родной брат Гог и его дети. Супруга Гула уже умерла, а детей им, тот, кто Имя, не дал.

А закон… Да, есть закон о престолонаследии. И по нему, в случае смерти Гула, главный трон Союза получит его родной брат Гог под именем — Гул V. А если и с ним что-то случится, тоже уже не молод, то новым великим князем Союза станет его сын Грес — рейдер и убийца. Бр-р! Сложно сказать, сколько времени Грес пробудет великим князем, пока его, по алчности и беспределу, не свергнут или убьют владетельные княжеские роды окум… И тогда, конец древнему роду Герр и всем его завоеваниям, придёт уже другая династия.

— Так вот, про закон, — говорит Гул, хорошо подумав, — Любая власть от того, кто Имя… но законы про власть, это же не звёзды на небе, чтобы их тронуть нельзя… их пишут люди. Поэтому, закон о престолонаследии будет изменён! Ни ты, ни Грес, никогда не станете тем, кем мечтаете стать просто по праву рождения…

Гог вздрагивает! Действительно, мечта о троне, на котором сейчас сидит его брат — главная мечта в его жизни и ради неё он готов на многое… На очень и очень многое…

— Народоправство! — продолжает Гул, — Слышал о таком, Гог? А между тем, все окумы, не пожелавшие вступать в наш Союз сто лет назад, живут именно так. И, ведь, неплохо живут… Первостоятель — так они называют главу своего государства, избранного большинством на всеобщем вечье, сроком на пять лет.

— Но княжеские роды⁈ Они же никогда не… — буквально, кричит Гог!

— Клал ты на княжеские роды, Гог, судя по истории с князьями Бести… это многие отметили. И эти многие… уже — да… — просвещает брата Гул, — Я со всеми переговорил! Кому охота терять свиту, хоть по 60, хоть по 400 человек одномоментно… А с ней и всё своё имущество, а то и голову. Зато, взамен, полная амнистия и неприкосновенность членов рода. По крайней мере, до совершения ими преступления, караемому Превотальным Укладом. Так мы хотим договариваться Эколой. Он — первостоятель, а мы его лучшие друзья и помощники!

Гог замирает, он думает, что ослышился. Но нет, не ослышился…

— Так, что, братец, — продолжает моральную казнь семейства Гога князь Гул, — С этого момента, этому мальчику, князю Эколе Бести, если жить хотите, козни не строить… всё равно ничего уже не подпишу. Пусть, едет себе и едет, на своём синем фургоне-конфекционе по Сулойской дороге, сейчас уже по Окуме Рыбаков, видимо. А кто он на самом деле — Светлый ангел того, кто Имя, как говорят, или Инферно — проснувшееся древнее изначальное Зло… это пусть теперь определяет главный причтик Нур со всем своим причтом Церкви во Имя. Приедет, разберёмся!

— А откуда ты… — хочет задать вопрос Гог.

— Систель сказал, — спокойно перебивает его Гул, — Ему там сверху, из своего «Тонкого мира» в четвёртом измерении, видно всё и про всех… Но, он тоже боится…. Экола видит его упырей и умеет их убивать. Систель однозначно полагает его Инферно, разбуженным твоими с детками проказами, и тоже хочет с ним договариваться, когда тот придёт в Ман.

— Кстати, — в голосе Гула добавляется стали, — Это же вы надоумили владетельного князя Красной Окумы Миха VII из рода Ретт, письменно лгать Верховному суду, что он не убивал князей Бести? То-то, он сейчас, докладывают, мраморную усыпальницу для них ставит на месте убийства… причём, за свой кошт. Ты, ведь, знаешь, Гог, ЧТО полагается за ложь Суду и подстрекательство к ней, а также, за невыполнение его приказов⁈ А кто анти-магические сети к в Красную Окуму возил⁈ Опять, не вы? Ну, ну…

— Значит, только моих детей отдаёшь на смерть Инферно? — злобно шипит Гог.

— Если бы так… — грустно отвечает Гул, — Поверь, все были бы счастливы, заслужили твои дети смерть… Но вы столько всего у меня подписали… за алчность мою… не отмолить уже! Так что, мы с вами в одной лодке. Ведь, знал я, что за этими моими подписями стоит, а не отказал ни разу… ибо, золото ум мой застило. Вот и пришёл срок ответить. Что же, отвечу… никогда свои грехи на других не перекладывал. Буду теперь готовится к покаянию… и молиться. И вы… готовьтесь! Всё, иди… Гог, я устал.

Гог слегка кланяется брату и не поднимая на него глаз молча выходит из каминного зала.

* * *

Сулойская дорога. Граница с Окумой Рыбаков.

Как хороший дождь смывает все следы, так и длинная дорога притупляет все чувства, если на ней ничего не случается. Золотая Окума осталась позади и за пять дней следования по её территории, с нами ровным счетом ничего не случилось. Буквально, на следующее утро после гекатомбы четырехсот свитских в Золотом ущелье, по уже расчищенной божедомами Сулойской дороге мы двинулись в дальнейший путь.

Ох и занятный же народ, эти божедомы! И народ ли они, вообще? Все, как один — огромного роста, с длинными как у обезьян руками, всегда в аккуратных чёрных сюртуках, неулыбчивые, молчаливые, с лошадиными лицами и в одинаковых чёрных котелках на голове. На своих чёрных катафалках, влекомых быстрыми вороными конями, они въезжают во двор к усопшему, чуть не раньше, чем домашние поймут, в чём дело. Прямо, такие, Ангелы смерти! Многие так и ориентируются… только завидя в своём дворе божедома, начинают плакать и посылают за причтиком. Как божедомы чувствуют и мгновенно реагируют на чужую смерть и свои 5 медных герров за одного покойника — тайна великая есть! Я сам видел это вечером «Кровавого понедельника» и вот… в Золотой Окуме.

За похороны всех убиенных мною четырёхсот свитских, божедомам заплатил владетельный князь Золотой Окумы. По факту представления счёта! В этом мире никому и в голову не придёт не верить или обмануть божедома. Никто, ведь, не знает, кто они и откуда. Где они живут? Какой породы и где пасутся их вороные кони? Как их зовут, наконец? Божедомы, и всё!

Я представил, как большой орел или ворон, висящий высоко в небе в поисках дохлятины, вдруг камнем падает во двор к только что усопшему, мгновенно обернувшись там огромным