В данном случае симптоматическое облегчение предшествовало симптоматическому контролю. Частичное разрешение сценария путем снятия смятения Ребенка смягчило проявление симптомов, предоставив остальное выбору Взрослого.

Иногда симптоматическое облегчение может быть достигнуто иным путем – если пациент научится лучше играть в свои игры. В сущности, главный мотив, который приводит Ребенка невротического пациента в кабинет терапевта, обычно таков: Ребенок хочет, чтобы терапевт научил его успешнее играть. И если мотивацию поиска помощи терапевта проанализировать структурно, она будет выглядеть примерно так: Родитель – это тот, кто должен быть здоров, чтобы заботиться о детях, работать по дому и т. д.; Взрослый – это тот, кто будет счастливей и эффективней, если Ребенок будет находиться под контролем или если его конфликты разрешатся, или если будет ослаблен родительский контроль; Ребенок – это тот, кто будет счастливее, если научится лучше играть, то есть извлекать больше первичных и вторичных выгод из архаических взаимоотношений с другими людьми. Вариантом последнего является надежда на то, что удастся поиграть с терапевтом, если больше никого подходящего нет, и тем самым доставить Ребенку определенное удовлетворение. Один остроумный пациент выразил разницу между мотивацией прихода к терапевту Взрослого и Ребенка, спросив другого пациента: «Вы пришли за удовольствием или за лечением?»[11] В другой форме то же самое выражено в знакомой всем эпиграмме: «Невротик приходит лечиться, чтобы научиться быть лучшим невротиком».

Консультации по проблемам брака являются разновидностью облегчения симптомов путем тренировки. То, что внешне звучит как обучение таким абстракциям, как «брак» или «человеческая природа», на самом деле оказывается тренировкой в проведении специфических брачных игр, таких как «Фригидная женщина», «Бюджет» или «Душевное здоровье детей».

Примером успешного симптоматического облегчения, достигнутого путем тренировки, может служить случай мистера Протуса.

Он играл в «игру пижам», как он сам ее называл, и хотел «совершить убийство» (то есть продавал пижамы и, образно говоря, хотел на этом крупно заработать). Но социальная тревога, которую он испытывал, вызывала у него симптомы и мешала работать. Он обратился за лечением с целью быть способным больше зарабатывать. По различным причинам эта цель была принята терапевтом. На протяжении определенного периода был установлен симптоматический и социальный контроль, так что мистер Протус смог лучше вести свою игру. Это сопровождалось прояснением гнева Ребенка, который лежал в основе деловой метафоры «совершить убийство». Неэффективность, частые ошибки и приступы симптомов во время работы частично объяснялись сильно заряженным Родительским конфликтом (отец против матери) относительно насилия, так что Ребенок в действительности пытался избежать убийства. Вскоре Взрослый понял, что ему нужно контролировать, и сумел осуществлять этот контроль во время работы. Вдобавок анализ игр, которые происходят в торговле, помог ему смелее обращаться к Ребенку в покупателях; Взрослый мистера Протуса успешно противостоял попыткам покупателей манипулировать его Ребенком. В результате «убийства» он не совершил, но стал больше зарабатывать. Однако, поскольку гнев Ребенка оставался непроанализированным, мистер Протус по-прежнему оставался «невротиком по вечерам и уик-эндам». Но первоначальная ограниченная цель была достигнута, и те симптомы, которые возникали в результате неспособности Ребенка удовлетворительно вести игру, были ослаблены.

Для точности заметим, что данный отчет представляет собой синтез двух аналогичных историй болезни. Мистер Протус-1, который начал лечиться исключительно для того, чтобы увеличить свои способности к заработку, так и не признал, что терапия имеет отношение к увеличению его дохода, хотя остальные члены группы были в этом убеждены. Мистер Протус-2, обратившийся с просьбой о лечении по более обычным и распространенным причинам, стал больше зарабатывать в качестве побочного результата анализа игр и охотно соглашался, что лечение помогло ему лучше справляться с деловыми контактами. Взлеты и депрессии, побуждения и принуждения игроков в особенности поддаются лечению с помощью анализа игр. Карточный игрок, который научится лучше обращаться с Ребенком других игроков, сопротивляться побуждениям собственного Ребенка и не поддаваться импульсивным искушениям, обладает определенным преимуществом за карточным столом. В особенности заметно, как теряют эффективность многочисленные хитрые приемы и уловки, которые придуманы профессионалами, чтобы ослабить Взрослого и обратиться к Ребенку. Результатом анализа игр становится более успешная, свободная от симптомов игра. Это представляет определенный технический интерес, поскольку в данном случае терапевтические эффекты не являются эзотерическими, скрытыми и их легко подсчитать арифметически.

3. Трансферентное излечение в структурных терминах означает замену терапевтом оригинальных родителей, а в трансакционных терминах – терапевт либо разрешает пациенту возобновить игру, которая прервалась в детстве в результате безвременной смерти или отъезда его родителей, или позволяет вести игру в более мягких формах, чем делает это реальный родитель.

Миссис Сэчс, женщина, страдавшая мигренями и обладавшая лабильным катексисом, упомянутая в четвертой главе, некоторое время подвергалась лечению в соответствии с этими принципами. Активный перенос (трансференция) был основан на том, что ее реальные родители, в особенности мать, очень плохо обращались с ней в детстве. Когда в самом раннем возрасте она пачкала постель, они безжалостно ругали и стыдили ее. Одно из самых страшных ее воспоминаний таково: дядя, которого она очень любила, взял ее на руки и обнял; она обмочилась, но он продолжал ее держать; и тогда ее мать сказала: «Как ты можешь держать такую грязнулю?» После того как пациентка рассказала об этом, терапевтическая ситуация прояснилась. Терапевту оставалось только спокойно реагировать, когда она рассказывала о том, чего стыдилась. Он выдержал много испытаний в этом отношении. Со временем стало очевидно, что она вербально «мочится», а потом и «испражняется» на него, чтобы проверить, «оттолкнет» ли он ее, как это делала ее мать, или будет «держать», как делал дядя. Позже, когда он начал интерпретировать происходящее, трудности вернулись. Даже самые тщательно продуманные объяснения угрожали в ее сознании перевести ситуацию из игры дядя – племянница в игру мать – дочь. Первая игра позволительная и заключалась в испытании, вторая – провокационная и контрпровокационная.

В данном случае трансферентное лечение совершилось, когда пациентка убедилась в том, что терапевт из всех первоначальных родительских фигур выбрал роль дяди. Даже когда она воспринимала его как мать, Ребенок находил более удобным играть в игру матери и дочери с терапевтом, чем с мужем, так что хотя лечение временами бывало бурным, происходило улучшение. (Отец в данной ситуации активно не участвовал.) Терапевт, с одной стороны, позволил ей возобновить игру, прерванную смертью дяди, а с другой – продолжить игру мать – дочь в более мягкой форме. В обоих случаях Ребенок получал значительное удовлетворение, испытывал облегчение и обретал большую свободу от Родительских запретов, чем в оригинальной ситуации.