– А ела зачем?

– Это он ел! – сказала Яра и, ябедничая, показала на живот.

– Хорошая отговорка! Вчера он в меня стаканами кидался, сегодня острое ест. Ты его хоть математике учи! – предложил Ул.

– Ни за что! Я ему стихи буду читать.

– А я ему саперку подарю.

Яра засмеялась:

– Ему? А если девочка будет?

Ул подготовился и к такому варианту:

– Тогда саперку с бантиком на ручке.

– Это если она будет шныркой! – буркнула Яра.

Ул был настроен оптимистичнее. Он сказал, что, даже если не будет, саперка всегда пригодится.

– В песочнице траншеи копать! И вообще, хорошо, что мы еще из-за фамилии не спорим, а то всякое бывает. – Яра знала, о чем говорила. Было у нее двое знакомых. У него фамилия Палкин, у нее – Палочкина. Они очень нравились друг другу, но фамилии отчего-то приводили их в бешенство.

– Да чтоб я была какой-то Палкиной!

– А я чтоб был каким-то Палочкиным! Никогда!

– Ломов!

– Дубинкина!

– Деревяшкин!

Все это обычно происходило при Яре. Она вздыхала и говорила:

– О величина любви! О притягивающая сила бодания, сближающая столь чугунные лбы!

Перед тем как возвращаться в ШНыр, будущие родители заехали к сестре Яры. Яра видела сестру редко и порой вообще забывала, что у нее есть сестра. Зато сестра помнила о Яре постоянно, и всякий раз, оказываясь дома, Яра обнаруживала, что сестра выбросила что-нибудь из ее вещей.

«Ну тебе же это не нужно!» – говорила она. «А ты меня спросила?» – возмущалась Яра. «Если бы я тебя спросила, ты бы стала жмотиться. А зачем жмотиться, когда тебе это не нужно?»

В этот раз Яра обнаружила, что сестра избавилась от ее письменного стола. Он был такой огромный, что Яра была убеждена, что сестре его никогда не одолеть.

– Ну и где мой стол? – спросила Яра, созерцая пустое место, начавшее уже заполняться всяким бродячим хламом.

– Лучше спроси, где мой муж! – кисло отозвалась сестра.

– И где?

– Он меня бросил, когда я в три часа ночи заставила его выкинуть твой стол!

– А зачем в три часа ночи?

– Такие вещи только в три часа ночи и делаются! Потом уже настроения нет! – отрезала сестра и ушла, оставив Ула и Яру сидеть с племянником.

Ул, тренируясь быть отцом, задвинул малышу такую сказку, что сам толком не понял, чем она закончилась. Кажется, Кощей Бессмертный убил Ивана с Василисой, после чего разбил яйцо, взял иглу и ушел в Москву работать в будке «Кожремонта» на «Алексеевской».

Сестра отпрашивалась на десять минут, но вернулась через пять часов. Ул с Ярой сдали ей племянника относительно здоровым (карапуз прищемил себе дверью палец, когда Ул учил его играть в спецназ) и отправились в Капотню, где у шныров был железный вагончик с наглухо заваренными окнами. На вагончике было написано «РЕМОНТ ЧАСОВ», однако часы там не чинили. Если бы кто-то взломал металлическую дверь, то нашел бы отсыревшую сумку из-под противогаза с зарядной закладкой внутри. Поискав чуть тщательнее, он обнаружил бы тяжелый арбалет, все металлические части которого съела ржавчина. Еще в вагончике была отличная железная печка, докрасна разогревавшаяся с двух больших досок. Ул давно собирался перенести ее в ШНыр, но руки пока не доходили.

Когда Ул и Яра, отогревшись, вышли из вагончика, был уже вечер. Пока Ул закрывал замок, Яра смотрела на город. Солнце скрылось. Москва лежала в тумане. Вид у города был безрадостный. Яре казалось, что границы стираются и их мир постепенно становится болотом. Неужели ведьмари не понимают, что, взращивая в себе или в своих инкубаторах элей, они все больше заболачивают наш мир? Да нет, понимают, конечно, но считают, что до окончательного разрушения мира они не доживут, а что будет потом, когда граница рухнет, их мало волнует.

Яра приуныла, но тут за соседним домом что-то плеснуло радостным светом, отразившимся во всех обращенных в ту сторону окнах. Точно лопнул в небе бесшумный салют. Туман не рассеялся, но как-то ослабел, поблек. Шум города стерся, дымы из труб повеселели.

Несколько мгновений Яра недоумевала, не понимая, что это. А потом поняла. Кавалерия в Зеленом Лабиринте «отпускает» принесенные на этой неделе закладки, и одна из закладок пришла сюда, в Москву, и досталась тому, кому должна была достаться. И теперь в этом месте всегда будет происходить что-то хорошее, сопровождающее всякий шаг обновленного человека, который получил свою собственную, только для него созданную закладку. Неуклонно, день за днем. И сюда болото не сунется. А значит, нужно просто нырять на двушку, носить закладки, и дальше будь что будет. Еще повоюем!

Ул наконец справился с дверью, взял Яру за руку, и они пошли к метро.

Каждый человек делает такое добро, которое считает добром. И такое зло, которое считает наименьшим возможным в данной ситуации злом. Учитывая громадный разброс в оценках и тягу к самооправданию, получается просто невероятных масштабов бардак.

Из дневника невернувшегося шныра

Рина шла кормить Гавра, когда рядом затормозила неприметная машина с заляпанными снегом номерами. Кто-то выскочил и, обхватив ее сзади руками, затащил в салон. Хлопнула дверца, щелкнули блокируемые замки, и машина рванулась с места. В первую секунду Рина растерялась, но решила дорого продать свою жизнь. Рванувшись, боднула кого-то и схватилась за нерпь, собираясь прибегнуть ко льву и, вырвав с мясом дверцу, выпрыгнуть на ходу, но в этот миг кто-то жалобно произнес:

– Ты что, больная, что ли? Зачем же знакомых калечить?

Рина узнала Гамова. Одетый в синий пуховичок и опумпоненную шапочку, он походил на учащегося компьютерного колледжа, прибывшего на олимпиаду по сборке компьютеров с завязанными глазами. Правда, шапочка наверняка была какая-нибудь уникальная, за десять тысяч евро, изготовленная лично руками знаменитого парижского модельера, а пумпон пришивала не меньше чем английская королева. Пуховичок же Гамову состряпали в Швеции, потому что, по его мнению, в России не умеют вшивать молнии.

Рина хотела ответить, что калечить знакомых, которые хватают ее сзади, не только не вредно, но даже полезно, но тут ее взгляд случайно упал на водителя, и челюсть застыла в самом нижнем положении. Это был Долбушин, счастливый, как пенсионер, выигравший кофемолку.

– Ты жива! Жива!

– Я-то жива! А ты что здесь делаешь? – строго спросила Рина, все еще кипевшая от досады.

Долбушин ответил, что хотел ее увидеть.

– Вместе с этим? – Рина кивнула на Гамова. – А он откуда взялся? Пятачки собирал на МКАДе?

– Ничего я не собирал! – завопил Гамов.