Хлоя смотрит в окно. Услышав мамины шаги, она оборачивается, но не говорит ни слова.

– Где отец? – спрашивает мама.

Хлоя отворачивается обратно к окну.

– Черт возьми, Хлоя, куда он подевался?

Хлоя снова поворачивает голову в мамину сторону, холодно смотрит на нее потемневшими от злости глазами.

– Отвечай.

Хлоя с ненавистью щурится, мама щурится в ответ. Они глядят друг на друга с такой яростью, что воздух в комнате чуть не звенит. А потом Хлоя впервые после аварии заговаривает с мамой:

– Откуда мне знать?

Ее ответ совершенно сбивает маму с толку, и я понимаю, что она не знает, как поступить, – то ли обнять Хлою, то ли наорать на нее. Мама выбирает второй вариант, поскольку именно он только что принес плоды.

– Вылезай из кровати, поможешь его искать, – бросает мама.

Хлоя быстро моргает, словно мама только что попросила ее не поискать папу, а пожертвовать своей правой почкой.

– Вставай, – повторяет мама. – Все серьезно. Твой отец пропал.

Как ни странно, Хлоя тут же поднимается с постели. Она слегка пошатывается от резкого перераспределения крови внутри тела и не сразу находит равновесие. Мама словно ничего не замечает:

– Иди на пляж – может, он там. Я объеду квартал.

Продолжая моргать, словно аварийная лампочка, Хлоя снимает с крючка у кровати свою толстовку и натягивает ее. Мама выходит из комнаты. Проходя мимо комода, Хлоя на миг замирает и пристально смотрит на свое отражение в зеркале. У нее очень странная прическа: у корней волосы бронзовые, дальше их резко сменяет пара сантиметров черного цвета, словно кончики волос окунули в чернила. Кожа на лице мертвенно-бледная, вокруг глаз пролегли глубокие синие круги, на лбу яркой, словно непрожаренной полосой розовеет шрам. Хлоя так исхудала, что кажется, скулы вот-вот прорвут кожу. Она откидывает голову назад, показывает своему отражению язык, корчит пару дурацких гримас и идет дальше.

Когда Хлоя добирается до конца лестницы, мама уже выбегает из дома. Сначала мне кажется, что мама поступила несправедливо. В конце концов, Хлоя еще слаба, у нее повреждены пальцы на ногах, и из-за этого ей больно ходить. Но потом я вдруг понимаю, что именно так и следовало действовать. В отсутствие зрителей Хлоя словно забывает обо всех своих бедах и почти не хромает. Я никак не могу понять, действительно ли у нее все еще болят пальцы на ногах или она просто притворяется, чтобы скопить побольше таблеток.

Наверное, Мо заметила в окно, как Хлоя ковыляет по дорожке, ведущей к пляжу, и выбежала за ней. Дом семьи Камински выходит прямо на океан, и из окон спальни принцессы Морин открывается великолепный вид.

Мо не видела мою сестру с самой ночи аварии. Не добежав до Хлои пару шагов, она резко останавливается, пристально изучает ее непонятного вида прическу, исхудавшее тело, перебинтованные ступни в домашних тапках, стирает с лица гримасу ужаса и без особых усилий догоняет ее. Это несложно: Хлоя продвигается вперед неуверенно и очень осторожно, словно не понимая, сумеют ли ее лишившиеся трех пальцев ступни удержать ее вес на присыпанном песком бетоне.

– Лоло! – окликает Мо.

Она называет так Хлою с тех пор, как мы были совсем маленькими. Хлоя с решительным видом оборачивается, но при виде Мо у нее по лицу разливается явное облегчение. Мо – самый легкий в общении человек на всем белом свете.

Хлоя внимательно осматривает Мо с головы до ног в поисках повреждений. Мо ей помогает. Она показывает ладони, переворачивает их тыльной стороной кверху, затем по очереди вытягивает ступни из ботинок. Кожа на руках у Мо шелушится, из-под омертвевших восково-желтых чешуек выглядывает новая розовая кожица. Ступни выглядят куда хуже:

все пальцы на месте, но их кончики до сих пор болезненного алого цвета. В ответ Хлоя демонстрирует ей свои раны, и Мо хмурится и кивает, увидев, как дорого Хлое пришлось заплатить за решение пойти с Вэнсом. – Дерьмово, – говорит Мо.

Она выражает очевидное так просто и незатейливо, что с лица Хлои разом пропадает горькое выражение, а уголки ее губ впервые с того ужасного дня поднимаются в едва заметном намеке на улыбку.

– Ты что здесь делаешь? – меняет тему Мо.

– Папа ушел в самоволку, – отвечает Хлоя. – Мама решила, что он может быть здесь.

Брови Мо ползут к переносице.

– Он разве не в инвалидном кресле?

– Должен быть.

Мо больше ни о чем не спрашивает, чтобы не отвлекать Хлою: они подошли к песку, и теперь моя сестра шагает так неуверенно и осторожно – словно по минному полю, – что я вдруг проникаюсь уважением к пальцам ног. Я никогда не задумывалась о том, как велика их роль в нашей способности держать равновесие.

Они бредут через пляж почти к самой воде, туда, где за грядой камней уже виден открытый океан, и наконец останавливаются. Хлоя полной грудью вдыхает соленый воздух. Я завидую ей так сильно, что чуть не плачу.

Я люблю океан, люблю все, что с ним связано, – воду, волны, песок, ветер, нескончаемые приливы и отливы, – но больше всего я люблю тот особенный морской запах, который вдыхала почти каждый день, пока была жива. Запах, навевающий мириады воспоминаний – о хот-догах и жареном зефире, волейбольных турнирах и серфинге, дельфинах, и ракушках, и замках из песка, и о том, как мы частенько закапывали в песок моего брата.

У Хлои дрожат губы, Мо обхватывает себя руками за плечи. Стоя здесь, они не могут не думать обо мне. Это была моя территория.

– Я по ней скучаю, – говорит Мо.

Хлоя закрывает глаза и кивает:

– Как будто там, где раньше была Финн, теперь зияет огромная дыра. Гигантская пустота.

Хлоя сжимает переносицу, и я знаю, что она сдерживается из последних сил. С тех пор как ее спасли, она ни разу не плакала, и я не понимаю, хорошо это или плохо – то, что сейчас она вот-вот разрыдается.

Мо ничего не замечает. Не отводя глаз от океана, она говорит:

– Эта дыра как будто все время рядом со мной, она засасывает весь свет, поглощает все звуки, так что все вокруг кажется менее ярким… менее приятным… – Она вздыхает, опускает голову, поднимает ее, снова смотрит на воду. – Не знаю… менее настоящим.

У Хлои по щекам катятся слезы, но она все сжимает переносицу, словно пытаясь остановить их поток. – Когда я о ней думаю, – говорит Мо, – вот как сейчас, я пытаюсь быть счастливой, потому что знаю, что ей бы этого хотелось. И к тому же она сейчас где-то в прекрасном месте. Но в остальное время, когда я о ней не думаю, мне так тяжело! Потому что как раз тогда мне ее больше всего не хватает, я чувствую себя такой одинокой, словно плыву по бескрайнему морю или лечу в открытом космосе, словно меня больше не держит сила тяготения, словно у меня вот-вот закончится запас кислорода.