запас энергии. Не так-то легко было заманить непослушных озорников с улицы в класс, но, пожалуй, еще труднее было удержать их в школе после занятий, которые постепенно утрачивали свою новизну и начинали наводить скуку. Для этого требовалось поистине неистощимое терпение. Правда, ему помогало то, что занятые па полевых работах родители не прочь были избавиться на какое-то время от своих чад, тем более что в школе кормили бесплатными завтраками.

После открытия школы Премала стала наведываться туда часто и регулярно. Дважды в неделю в восемь часов утра она уезжала из дома и возвращалась не раньше восьми вечера, хотя дорогу заасфальтировали и поездка в один конец занимала теперь не более часа. Каждый раз она возвращалась сияющей, оживленной, словно ее иссохшая душа припадала к некоему освежающему источнику.

Киту было приятно видеть ее такой, но иногда им овладевало беспокойство, хотя он и не пытался отговаривать ее от этих поездок. Не в силах скрыть раздражение, он говорил: «Премала питает какое-то странное пристрастие к чудакам»! Или: «Ума не приложу: что она нашла в этом человеке?» Но это был один из тех вопросов, на которые может ответить лишь тот, к кому они обращены, да и то далеко не всегда.

Спустя примерно месяц он сказал, глядя на нее с удивлением и любопытством:

— Не понимаю, как ты можешь спокойно переносить все это, Прем! Ведь им бы только обратить ребятишек в свою веру. Этот парень, миссионер, от своего не отступится. Нет, я решительно не понимаю, как ты можешь поддаваться на их жалкий обман!

Вообще-то говоря, Кит не относился к числу ярых приверженцев индуизма. Если он и ходил в храм, то лишь потому, что его водила туда мать. В последний раз он видел священнослужителя на своей свадьбе; если бы его спросили, какую религию он исповедует, то он либо счел бы такой вопрос бестактным и не ответил бы на него, либо вежливо уклонился бы от разговора на эту тему. Но с Премалой дело обстояло иначе: религия была неотъемлемой частью ее жизни, она верила глубоко и искренне.

И в то же время всякое неуважение к индуизму, даже косвенное его отрицание путем проповеди другой веры, вызывало решительный протест прежде всего у Кита. Верность традициям, отвращение к тем, кто навязывает свои убеждения, врожденное уважение к собственной религии — все это заставляло его быть нетерпимым, враждебным ко всем, кто пытался обратить ее приверженцев в другую веру.

Но религиозность Премалы была слишком глубокой для того, чтобы ей могло повредить чужое влияние.

— Намерения у него самые добрые, Кит, — спокойно заверила Премала. — Конечно, его взгляды не такие, как у нас…

— Очень уж они узки, его взгляды, — возразил Кит. — Я не знаком с этим парнем, и у меня нет никакого желания знакомиться, но я знаю эту породу людей. Не понимаю, как ты можешь терпеть их назойливую болтовню!

— Намерения у него добрые, — повторила Премала, ласково посмотрев на Кита. — Он хороший человек… Дети его очень полюбили.

Для нее доброта была высшей добродетелью, — все остальное не имело значения. К каждой людской душе надо подобрать свой ключ. Кита привлекали люди беззаботные, остроумные, веселые, Говинда — те, кто с почтением относится к родине, к отцу, к матери, а Премалу — добрые люди.

Однажды Премала привезла с собой маленькую девочку с блестящими, как у черного дрозда, глазенками. На вид ей не было еще и года.

— В школе нашли, — объяснила Премала чуть виноватым тоном. — По-моему, она ничья. Сельский глашатай едва не охрип, опрашивая местных жителей… Я сказала, что присмотрю за ней пока… В школе уже нет места, к тому же она слишком мала, все равно ее нельзя там оставлять.

Кит пробормотал что-то невнятное. Видно было, что он не очень доволен.

Прошла неделя, потом другая. Девочка, с присущей маленьким детям приспособляемостью, быстро привыкла к новой обстановке. Если она и вспоминала когда-нибудь свой дом и свою мать, которая ее бросила, то ничем этого не выдавала. Маленькая смуглянка беспрестанно ползала по полу дома, хватаясь ручонками за блестящие предметы, попадавшиеся ей на глаза; и радовалась, если у нее их не отнимали, или проявляла философское смирение, если отнимали. Проголодавшись, она подходила к Премале и объясняла ей по-своему, но достаточно выразительно, чего хочет. Если голод был очень силен, опа хныкала, доверчиво глядя на свою покровительницу. Поев, ложилась спать, и больше ее не было слышно до следующего утра или до Тех пор, пока опять не наступало время еды.

Киту понравилась эта добродушная, общительная малютка. Но в конце второй недели он все же спросил Премалу, что она намерена с ней делать. Премала сидела на полу, вместе с девочкой забавляясь мягкими игрушками. Услышав вопрос мужа, она встала и села на диван. Ребенок примостился у нее на коленях.

— Не знаю, Кит. Хорошо бы нам оставить ее у себя.

— Оставить у себя! — повторил Кит. Он был ошеломлен. — Да ты с ума сошла, Прем!

Премала побледнела и испуганно посмотрела на пего. Лицо ее выражало отчаяние. В эту минуту она походила на кошку, у которой отнимают котят.

— Ей же некуда деться, — почти шепотом сказала она. — Потом вдруг с чувством добавила: — Прошу тебя, Кит! Позволь мне оставить ее у нас.

Кит удивленно взглянул на нее. Он еще никогда не видел ее такой возбужденной.

— Ладно, — сдался он. — Раз ты так хочешь… Но учти: люди могут подумать, что я переспал с горничной, и ты приютила моего внебрачного ребенка.

— Разве так важно, что подумают люди? — спросила Премала. — К тому же девочка совсем на тебя не похожа.

— Дети не всегда обнаруживают сходство с отцами, — нетерпеливо ответил Кит.

— Незаконные — всегда, — с улыбкой возразила Премала.

Как и следовало ожидать, разговоры действительно пошли. Хотя город, в котором мы жили, был достаточно велик, Кит вращался в узком избранном кругу, который мог простить супружескую неверность, но не открытое, как казалось со стороны, бравирование ею.

Премалу это не смущало. Она была совершенно искренна, когда говорила, что ей безразлично мнение посторонних. Лишь бы у ребенка был свой дом. Но Кит не оставался безразличным — он нервничал, становился все более раздражительным и уже редко бывал с девочкой ласков. И все же он не перечил Премале, ибо, насколько я его знала, отличался врожденным добродушием.

Премала, щадя его чувства, держала ребенка как можно дальше от него и все чаще ездила в деревню, где люди проявляли большую терпимость, чем в городе, и где ее и ребенка