Траншея, в которой я находился, изламывалась под острыми углами. Я видел только небольшой ее отрезок и, соответственно, всего двух бойцов, стоявших на постах слева и справа. И один, и второй то и дело искоса на меня поглядывали.

Я хорошо знал эти косые взгляды, которыми бойцы, находящиеся на «передке», удостаивали нашего брата штабного офицера, прибывшего из тыла, чтобы «учить их жить». Армейский тыл представлялся людям переднего края тихими и безопасными райскими кущами. Разумеется, на деле это было далеко не так, особенно у нас на Ленфронте, где тылы армий размещались вблизи от передовых частей, в прямой досягаемости артиллерии противника. Тем не менее была доля истины в таких представлениях. И, не скрою, я всегда испытывал чувство неловкости перед ними – бойцами передовой линии – за свою и в самом деле куда более благоустроенную и куда менее опасную жизнь на войне.

«Как все-таки живут здесь люди?» – подумал я. В задней стенке окопа, в промерзшей торфяной почве вырублены так называемые «лисьи норы», укрытые тонкими, как палки, стволами осины, поверх которых положены еловые ветки. За этими ветками ходила, верно, в тыл специальная команда. Здесь поблизости никаких елей не видать. Как отдохнуть здесь? Как лечь? Как вытянуться? Как согреться? Да и можно ли тут вообще развести огонь без того, чтобы противник не ударил по дымку миной, которая вмиг разнесет все эти елки-палки?! Невольно подумалось: «А мне-то куда укрыться, если немцы сейчас произведут артналет?» Я быстро отогнал эту мысль, сел на ящик из-под патронов и стал вновь размышлять о существе порученного мне дела.

Итак, первое впечатление по одному из вопросов, который мне надлежало изучить, было далеко не радужным. Оборона на участке роты выглядела слабой и ненадежной. Потери в людях здесь наверняка были большими…

Из-за поворота траншеи вышел командир в белом когда-то полушубке, с автоматом на груди. Он приблизился ко мне и остановился, подняв руку к цигейковой шапке. Из-под нахмуренных бровей на меня смотрели серые, неприветливые глаза. В этом хмуром взгляде читалось откровенное раздражение моим неожиданным появлением.

– Командир роты капитан Федотов. Прибыл по вашему приказанию, товарищ подполковник.

– Здравствуйте, капитан, – сказал я, стараясь придать своему голосу как можно менее официальное звучание. – Вот мои документы, – я протянул удостоверение и командировку.

Командир роты внимательно рассмотрел мои бумаги, вернул их мне и после этого так же хмуро продолжил рапорт.

– Вверенная мне рота занимает оборону на отбитом у противника участке фронта протяженностью в один километр. Списочный состав роты после докомплектования перед началом боев – 157 человек. Выбыло в медсанбат по ранению 46 человек. Из них: офицеров – 2, младших командиров – 5. В строю находится 111 человек.

«Интересно», – отметил я про себя. Однако решил пока ничего не уточнять.

– Благодарю вас, товарищ капитан. Вольно, – я снова опустился на ящик. – Присаживайтесь.

В этот момент раздался смешок. Боец, стоявший в охранении справа от нас, выразительно покачал головой. Командир роты тотчас обернулся.

– Боец Манойло, – сказал он, не повышая голос, – доложите командиру взвода, что получили от меня наряд вне очереди.

– Есть доложить наряд вне очереди! – ответил Манойло. Он резким движением нахлобучил на лоб сбитую на затылок шапку и уставился в амбразуру.

Реакция командира роты на смешок солдата в других условиях показалась бы мне просто излишним педантизмом. В данном же случае это выглядело иначе. Командир роты, у которого рыльце в пушку, слишком ретиво вступался за честь приехавшего его проверять представителя штаба армии. Это было похоже на подхалимство, маскируемое суровостью.

– Зачем же так строго, товарищ капитан? – сказал я негромко, чтобы боец меня не услышал. – Ну, усмехнулся солдат по поводу того, что тыловая крыса боится стоять во весь рост. Что же тут такого… Между прочим, я в самом деле не очень-то на ваш бруствер рассчитываю. Если прилетит пулеметная очередь – лучше на его уровне грудь и голову не держать, – с этими словами я все же поднялся со своего сидения. Федотов слушал меня, не перебивая, но взгляд его стал еще более колючим.

– Боец наказан правильно, – сказал он. – Смеяться здесь нечего, и он это знает.

Сердитый тон Федотова, хотя и был, по моему убеждению, напускным, все же начал меня раздражать.

– Товарищ капитан, – произнес я твердо, – мне неприятно, что из-за меня, да еще из-за такого пустяка, боец наказан. Прошу вас отменить наказание.

– Боец наказан не из-за вас, товарищ подполковник, – ответил Федотов. – И вашу просьбу я удовлетворить не могу.

Тут меня взорвало.

– В таком случае я приказываю вам как вышестоящий начальник отменить наряд вне очереди!

– Есть отменить наряд, – Федотов вскинул руку к виску. – Боец Манойло, наряд вне очереди отменяю.

Не опуская руки, Федотов с явной иронией в голосе спросил:

– Какие еще будут распоряжения?

– Доложите обстановку.

Капитан докладывал кратко, даже сухо, но весьма толково. Он сообщил, что рота находится в состоянии активной обороны. Наблюдение за огневыми точками противника ведется круглосуточно. Стрелки и пулеметчики роты держат вражеские позиции, расположенные в четырехстах метрах, под постоянным огневым воздействием. В боевых порядках роты находятся наблюдатели полковой артиллерии, которая помогает сдерживать контратаки противника… Все это свидетельствовало о хорошо организованных и активных боевых действиях.

– Объясните, товарищ капитан, – спросил я, – с какой стати вы сидите в болоте? В 300 метрах позади вас твердая почва. Линия обороны была бы там намного удобнее и надежнее. Там можно организовать оборону с меньшими потерями.

– Так точно, – ответил Федотов. – Но твердая почва находится и впереди нас. Нам удобнее и надежнее, – Федотов подчеркнул эти слова, – двигаться вперед, а не назад… Назад рота не ступит ни шагу, – решительно заявил он и после паузы добавил, явно сводя со мной счеты: – Если, конечно, не будет приказа от вышестоящего начальства.

– Что ж, похвальная решимость, – процедил я сквозь зубы. – Однако согласитесь, что такой мелкий окоп при таком жидком бруствере – это не дело.

– Бруствер дополнительно укреплен, – сказал Федотов. Возможно, не всякий обратил бы внимание на еле заметное дрожание голоса, каким были сказаны эти слова, на мимолетный отвод глаз куда-то в сторону. Но я был стреляный воробей и умел улавливать момент, когда между сказанным и подуманным образуется зазор.

«Что-то здесь не так, – подумал я. – А вот что именно? Видимо, просто врет. Чем здесь можно укрепить бруствер? Ни песка, ни леса нет поблизости».

Уводить разговор в сторону от цели моей инспекции больше не было смысла. Пора было без обиняков поставить Федотову прямые вопросы.

– Проводите меня в вашу землянку, – сказал я.