У геополитики как науки много противников. Это, как правило, сторонники либо чистого марксизма, либо чистого либерализма, например Сорос. Они стремятся придать черты универсальности своим собственным, довольно тоталитарным идеологиям и отрицают влияние пространства на историю и политику. Тем не менее эта наука становится новой формой мышления, новым политическим языком ХХI века, без овладения которым сегодня невозможно понять ни одну внутреннюю или внешнюю проблему России. В наше время любой крупный лидер или руководитель обязан мыслить пространством и оперировать геополитическими категориями. Так должен мыслить и Путин, если он всерьез собирается вернуть России ее геополитическую субъектность.

США планомерно движется к закреплению мирового господства. Это официальный проект их внешней политики, вне зависимости от того, кто у власти: неоконсерваторы или демократы. Стратегически контроль над миром в их геополитике осуществляется через контроль над береговой зоной Евроазиатского континента, которая должна постоянно расширяться вглубь. Для России и постсоветского пространства эти «Большие шахматы» означают только одно: однополярный мир с доминацией США будет создаваться за наш счет. Причем делается это чужими руками. Сценарий на всем постсоветском пространстве один и тот же: проамериканские силы с опорой на местный национализм свергают колеблющиеся режимы, тяготеющие к Москве, и инициируют циклы нестабильности по периферии России — особенно там, где этноконфессиональная ситуация благоприятствует конфликту. Окончательный вывод стран СНГ из-под влияния Москвы и начало дезинтеграции самой РФ — это стратегический план США на ближайшее десятилетие.

В частности, ситуация на Кавказе является прямым следствием планов по укреплению американской гегемонии. Этот план открыт и носит название «Project for New American Century». «Революция роз» в Тбилиси — важная часть плана. Колеблющийся между Вашингтоном и Москвой Шеварднадзе смещается, к власти приводится проамериканский молодой националист Саакашвили. И план по дестабилизации болевой точки всей евразийской геополитической конструкции запущен в действие. Дальше следует вероломное вторжение в Южную Осетию, которое привело реализацию плана в состояние сбоя, но не отменило его: США продолжают перевооружать Грузию, выдержав небольшую паузу. Однако на сей раз это отмечают и в Москве. В своем недавнем интервью Владимир Путин недвусмысленно определил свое отношение к готовящемуся новому витку эскалации на Кавказе: «Я вижу, намерения сегодняшней администрации США улучшить отношения с Россией совершенно четко прослеживаются. Но есть и другое. Например, происходит дальнейшее перевооружение Грузии. Зачем? Ну, это же реально. Мы же видим. Если бы не было перевооружения два года назад, не было бы и агрессии, и крови, которая там пролилась. А ведь, между прочим, нашим партнерам об этом говорили, в том числе и наши европейские друзья. И все отмалчивались. И чем закончилось? Довели до войны. Сейчас продолжают перевооружение»[12].

При Горбачеве и Ельцине Москва откровенно подыгрывала Вашингтону, ликвидируя в одностороннем порядке все преграды для единоличной американской доминации в мире — Варшавский договор и СССР. Москва играла на стороне США, а значит, против себя самой. Как называется такой поведение, не стоит напоминать. Владимир Путин пришел к власти на волне отторжения Россией прежней самоликвидаторской стратегии. Путина выбрали за мускулы, за решимость покончить со сдачей русских интересов во внутренней и внешней политике. На вторжение Шамиля Басаева в Дагестан Путин ответил адекватно и получил геополитическую легитимацию и поддержку населения. Но геополитического перелома в первый срок правления Путин достичь не смог. Атлантистские прозападные экспертные кадры, унаследованные от эпохи Ельцина, в критические моменты склоняли Путина в сторону атлантистского выбора. А ведь любой компромисс с атлантизмом для Москвы был равнозначен отказу от собственных стратегических интересов. Солидарность Москвы с Вашингтоном в вопросе так называемого «международного терроризма» ничего конкретного ей не дала и дать не могла: Запад по-прежнему давит на Кремль в отношении Северного Кавказа, а американские военные базы в Центральной Азии никак не укрепляют национальную безопасность России.

Усилиями атлантистской группировки в окружении президента в течение всего первого срока патриотическая стратегия не могла достичь той черты, за которой она стала бы необратимой, и Россия окончательно утвердилась бы на пути геополитического возрождения.

Все противоречие геополитической линии Путина проявилось в ситуации с Саакашвили, который был приведен к власти именно для того, чтобы интенсифицировать конфликт с Россией, окончательно вывести Грузию из-под российского влияния, втянуть ее в конфликт, создать предпосылки для размещения американских сил на Кавказе. Этот план был связан с проектом Буша «Greater Middle East» и предполагал новую волну дестабилизации ситуации на Северном Кавказе — чему примеры убийство Ахмата Кадырова, мятеж в Ингушетии с последующей ее перманентной дестабилизацией, и инсургенция боевиков в Кизляре. На повестке дня беспорядки в Кабарде и новый цикл напряженности в Карачаево-Черкесии. Атлантистские советники и прямое давление Вашингтона убедили президента, что Саакашвили удовлетворится Аджарией, и острота проблемы будет снята. Это был серьезный стратегический просчет. Саакашвили действует по строго определенной националистической повестке дня, сформулированной в Вашингтоне: чем больше Москва пойдет на поводу у Тбилиси — тем лучше. Но для США Россия — не равный партнер, с ней не договариваются, ее принуждают. Принудив вывезти Абашидзе, Саакашвили начал настаивать на «вывозе Кокойты», Багапша. Когда Москва заупрямилась, Вашингтон пошел, как и всегда, на жесткое обострение ситуации.

Трагедия августа 2008-го в Южной Осетии стала своего рода тестом для Владимира Путина — действительно ли он отошел от власти, передав реальные рычаги более либеральному и прозападному Дмитрию Медведеву, или же оставил за собой контроль над основными стратегическими вопросами, касающимися настаивания на сохранении реального суверенитета России.

В августе 2008-го Владимир Путин оказался в точке фундаментальной бифуркации: его геополитическая легитимация (патриотизм и евразийство) обязывали его активно поддержать Южную Осетию. Ситуация тогда стала особенно критической оттого, что в Южной Осетии Саакашвили столкнулся не с фрондирующим кланом, а с воинственным древним осетинским этносом, некогда вошедшим в Россию добровольно и исторически выполнявшим функцию российского форпоста на Кавказе. Северная Осетия также никогда не согласится с радикальным отделением южноосетинских земель от России. Поступив с Южной Осетией так же, как с Аджарией, Путин навсегда утратил бы свою легитимность в патриотически настроенном сегменте российского общества, являющемся основой его политической поддержки. И он это прекрасно понимал. Сдача Южной Осетии означала бы для Путина личную катастрофу, политическую делигитимацию и денонсацию своей миссии возрождения государственности. Но нелегко было сделать и резкий шаг в сторону Цхинвала: это означало бы резкое ухудшение отношений с Вашингтоном, возможный прямой саботаж со стороны проамериканской агентуры влияния, контролирующей многие стратегические точки страны в экономике, экспертном сообществе и СМИ.