Он моргает — или это моргает мир. Пальцы его сжимают воду — Джилли в них нет. Он не помнит, чтобы отпускал ее. И он встает и поворачивается, тщетно высматривая сестру среди пловцов рядом или подальше, где плавают непотревоженные чайки. У него кружится голова, блестки океана — как танцующие алмазы, разбитые остатки волны света. Сердце стискивает страх, и секунду ему кажется, что ее действительно больше нет, что он ненамеренно изменил положение вещей самым ужасным, невообразимым образом. Или то, что тянулось к нему из холодных беспросветных глубин моря, схватило ее. Но она выныривает на пять-шесть ярдов ближе к берегу.

— Так помни, Джек! — кричит она. — Не рассказываем!

Нота торжества в ее голосе немного смущает, как и заповедь не рассказывать. Как будто он что-то не уловил. Но она ныряет, руслой исчезает под водой, и он не успевает спросить.

Будто определяя расстояние до уходящей грозы по времени между молнией и громом, Джек начинает считать секунды:

— Один гиппопотам, два гиппопотама, три гиппопотама…

В воду капает что-то, вроде как не вода. У него кровь идет из носа.

Загипнотизированный ужасом, он смотрит, как падает очередная капля, расплываясь алым облачком и тут же рассеиваясь. Он вытирает нос тыльной стороной ладони, глядит, потрясенный, на яркий мазок на коже. Сует руку в воду, испугавшись, что пятно останется навеки, как клеймо. Потом окунается сам.

Когда он выныривает, Джилли выходит на берег, облеченная водой как второй кожей. Он проверяет нос: остановилась кровь, слава Богу. Джек плывет к берегу, будто все носовые кровотечения можно навсегда оставить здесь… и с плеском останавливается в изумлении. Он работает обеими руками, и ему не больно. Осторожно, не веря себе, Джек поднимает левую руку — ту, которую повредил, может быть, даже сломал накануне, — сгибает ее, проделывает весь объем движений — и хоть бы что.

Он заходится радостным смехом, молотит по воде обеими руками, как не мог еще недавно, когда они брызгались с Джилли. Пловцы по соседству оглядываются на него как на психа, но ему плевать. Вот доказательство, которое он искал все утро, с таким трудом пытался построить. Он ничего не воображает, он действительно переменил одну реальность на другую. Как — он не знает, знает только, что не делал этого сознательно. Наверное, это была сила его желания, его гнева, его боли… но с деталями он разберется потом. Сейчас он уверен, что секрет этих чудес, каков бы он ни был, ему уже доступен.

— Джилли! — кричит он, шлепая по воде к берегу.

Она поворачивается, одной рукой подбирает с песка банку «колы», другой заслоняет глаза от солнца и смотрит, как он выбирается на берег.

Один раз он падает в спешке, пузом на мелководье. Потом встает и выходит, смеясь как сумасшедший.

— Рука! — кричит он, крутя этой самой рукой и направляясь к Джилли. — Посмотри, рука!

— Не брызгайся! — Она пятится, как от приближения мокрой и слишком дружелюбной овчарки.

— Прости. — Он останавливается, тяжело дыша. — Но ты посмотри! — Он снова делает рукой полный круг, на этот раз медленнее. — Прошла рука!

— Поздравляю. — На ее лице — полное непонимание. — А что с ней было?

— Очень смешно. Я…

Но естественно, она не помнит. Для нее этого ранения — этой реальности — просто не было.

— Ты что, Джек?

— Ничего, ерунда.

Все оказывается сложнее, чем он думал. И совсем не так весело. Даже если он ей все расскажет, она не поверит. И с чего бы ей верить? Он бы ей поверил, если бы она ему такое рассказала? Да ни в жизнь! Он бы решил, что она дурачится. Но что она тогда помнит? Только состояние его руки поменялось, или при этом он создал еще какие-то волосные трещины в ткани мировой истории? Внезапно кружится голова, будто атомы, из которых состоят все вещи, разом утратили тот клей веры, что держит их вместе и придает им форму, и мир стал как домик из песка во власти ветра и волн. Одно движение, одна мысль Джека может оказаться куда разрушительнее Белль, и восстановить все будет куда сложнее.

— Джек, что с тобой?

Он выдавливает из себя ответ:

— Я вчера руку ушиб. Помнишь, когда волна меня перевернула?

— А, — говорит она, поняв ответ.

— Так сейчас все прошло, — продолжает он с облегчением: значит, волну она хотя бы помнит. Может быть, мир не настолько хрупок, как он боялся. Нет, конечно, не настолько. Да и как это может быть? Он всего лишь мальчишка, в конце-то концов. — Я боялся, что кость сломал, но на самом деле, похоже, просто ушиб.

— Ты должен был мне сказать. — Она подносит банку к губам, потом глядит на него, прищурившись: — А знаешь, все это время не было заметно.

— Она меня поначалу не беспокоила.

Он пожимает плечами, вспоминая совершенно ясно, как волна сбила его с ног — всего на миг. В этой новой реальности, не заменяющей прежних, а существующей рядом с ними, он не терял сознание, и Джилли не пришлось вытаскивать его из прибоя. Он прыгнул обратно, смеясь сквозь страх и шлепая по воде к безопасному берегу.

— Непонятно, почему я ничего не почувствовала, — не отстает Джилли. — Обычно я ощущаю, когда тебе больно.

— А нечего там было ощущать. — Вроде бы она подозревает, что он лжет. И действительно, на каком-то уровне подозревает: настолько они чувствительны друг к другу, что частично переживания каждого передаются другому. Но никогда ни одна ложь не сплетала столь сложной паутины, как эта серия несовместимых правд, каждая из которых для него одинаково реальна… но только для него. Это само по себе сбивает с толку. Что делать, думает Джек, если перемены будут продолжаться? Как создавать правдоподобие своих рассказов, если реальности в уме будут множиться?

— Ты уверен, что головой не стукнулся?

— В смысле?

— Ты как-то чудно себя ведешь со вчерашнего дня. Вдруг у тебя в душе носом кровь пошла. И ты думал, будто я переставила буквы в скрэббле.

— Кто-то же переставил, — говорит он с тайной улыбкой, наклоняясь за банкой «колы» — на этот раз наполовину полной. Раз рука не повреждена, он банку и не ронял. Джек смеется.

— Что такого смешного я сказала?

Но если он не бросал «колу», и с рукой все в порядке, то что они с Джилли делали в воде? И если он помнит, когда новая реальность отделилась от старой, почему тогда он не помнит, что было несколько минут назад?

— Эй, Джек?

Он помнит, как они были в воде, помнит, как щипал Джилли через купальник. А чего не помнит — это почему, Или, точнее, старую причину он помнит, из прежней реальности, отмененной. Но не помнит новых причин, приведших к этому эффекту.

— Что ты минуту назад говорила — насчет «не рассказывать»?

— Видишь? Вот я про что. Ты где-то блуждаешь, задаешь жутко дурацкие вопросы.

— Не будь заразой. Просто ответь мне, ладно?