— Боже мой! Что ты вообразила обо мне? — видя, что жена пытается избежать откровенного разговора, Генрих наклонился к ней и строго произнес: — Марциана, я — твой муж, и я приказываю тебе. Ты дала клятву повиноваться. Немедленно расскажи все. Я же хочу тебя заверить, что не делал ничего такого, что могло бы принести какой-либо вред тебе.

Супруг смотрел ей прямо в глаза, его слова прозвучали очень искренние, и Марциана поняла, что не в силах дальше скрывать от него свое беспокойство. Губы у нее пересохли, дыхание перехватило, но голова работала отлично, и, отведя взгляд, она быстро заговорила:

— Этой зимой весь свет обсуждал печальную кончину графини Дороштейн, которая умерла, заразившись страшной болезнью от своего мужа. Он имел привычку общаться с женщинами из дома под красными фонарями. Мысль о том, что со мной может произойти то же самое, приводит меня в ужас… Мне сообщили, что вы встречаетесь с падшими женщинами.

Слова были сказаны. Марциана плотно закрыла глаза, но не могла избавиться от напряжения, сковавшего ее тело. Ей очень хотелось взглянуть на мужа, но она боялась увидеть на его лице гнев и отвращение.

— Марси, взгляни на меня.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты очень непослушная жена, — неожиданно грустно вздохнул барон. — Мне стоило бы тебя хорошенько отлупить, чтобы ты впредь не верила подобным россказням про своего мужа.

Марциана быстро открыла глаза и с изумлением увидела, что Генрих смотрит на нее с печальной улыбкой.

— Я думала, вы придете в бешенство… Конечно, жена не должна вмешиваться в дела своего мужа, но я не могла чувствовать себя спокойно, зная…

— Зная что?.. Какое доказательство моего дурного поведения представили тебе?

— Вас видели в лесу с двумя женщинами… вы обнимали их и смеялись… — она прикусила нижнюю губу, опасаясь, что теперь уж точно разозлит супруга.

Генрих нахмурился:

— Я хочу знать, кто посмел рассказывать тебе эти сплетни.

Но Марциана не хотела выдавать Лизхен и потому упрямо молчала.

— Ты ставишь меня в трудное положение. Мне остается только надеяться, что ты поверишь мне. Боюсь, что не смогу доказать свою невиновность. Но если я и разговаривал с какими-нибудь женщинами, то, поверь, это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Все, что я могу сказать в свою защиту — то, что никогда не желал любви проституток.

Марциана хотела высказать ему свои сомнения, но опять смолчала.

— Говори, что ты хотела сейчас сказать, — потребовал он. — Я не могу защищать себя против невысказанных обвинений.

— Вас нельзя было назвать неопытным, когда… когда…

Марциане было сложно облечь свои мысли в слова, и она беспомощно взглянула на мужа. Генрих осторожно коснулся ее плеча, и сквозь тонкую ткань платья она ощутила теплоту его руки.

— Марси, милая моя, — он с тревогой смотрел ей прямо в глаза. — Я не был святым до встречи с тобой. Но вся моя прежняя жизнь не имеет к тебе никакого отношения. И не только потому, что у меня сейчас на это нет времени. Я даю тебе слово чести, что не имел связи с падшими женщинами и не собираюсь этого делать в будущем. Я — не Кассель фон Луттерштейн.

— Я… поняла… — пролепетала Марциана, чувствуя, как напряжение покидает ее, а сомнения рассеиваются, словно их никогда не существовало. — Теперь я вижу, что вела себя глупо.

— Так ты мне веришь?

— Да. Верю.

Генрих протянул ей руку и, когда Марциана приняла ее, помог ей подняться на ноги.

— Мы закончим наш разговор наверху, — с этими словами он взял со стола графин с вином. Заметив удивленный взгляд супруги, Генрих пояснил: — Я не хочу вызывать слугу. Захвати с собой бокалы.

Марциана послушно выполнила его просьбу и направилась вслед за мужем к выходу из гостиной. Генрих открыл дверь, пропуская жену перед собой, но когда она оказалась рядом с ним, он внезапно обнял ее свободной рукой и прижал к стене.

— Моя милая женушка, прости меня, — жарко зашептал он ей на ухо. — Я так долго скрывал свои чувства и желания… Мне не хотелось пугать тебя.

Чуть не выронив бокалы, супруга испуганно взглянула на него:

— Что… что вы хотите этим сказать, мой господин?!

— Ты заслужила наказание за то, что плохо думала о муже. Наступило время показать тебе, на что я способен.

Его бархатный голос на этот раз напомнил уже не урчание короля зверей, а рокочущее мурлыканье Лорелеи, когда та бывает чем-то довольна. Каждая клеточка тела Марцианы напряглась так стремительно, что она испугалась теперь именно себя саму. А супруг вдруг выпустил ее и, как ни в чем не бывало, пошел по направлению к их апартаментам.

Возле своих покоев Генрих резко остановился и распахнул перед женой двери.

— Прошу ко мне, любимая. Сегодня ночью я не собираюсь отпускать тебя ни на одну минуту. И не хочу, чтобы мои планы нарушились только потому, что маленькая Анна снова спит в твоей постели.

— Но меня ждет Ванда… — попыталась остановить мужа Марциана.

— Значит, она ждет напрасно, — Генрих обхватил жену за талию и почти втолкнул в свою комнату.

В кресле возле камина дремал Петер. Услышав шаги, он подскочил и стал смущенно приводить себя в порядок:

— Мой господин, я не думал, что вы так быстро придете…

— Я не сержусь. А сейчас отправляйся на кухню. Там уже вовсю идет пир. Сегодня ночью ты мне не понадобишься.

— Но, господин, вы же не собираетесь сами раздеваться?

— Я это делал очень много раз. Не надейся, что я пропаду без твоих услуг. К тому же… сегодня ночью мне будет прислуживать госпожа. Будь хорошим парнем и быстрее уходи, пока ты не смутил баронессу окончательно.

— Слушаюсь, господин… Но… может, следует поправить огонь в камине, господин?

— Я тебе уже все сказал, Петер… — Генрих говорил очень спокойно, но в его голосе зазвучал металл, который отчетливо услышали и слуга, и супруга.

— Разумеется, мой господин, — слуга резко прекратил глупый спор и, поклонившись хозяевам, наконец соизволил покинуть комнату.

Марциана с трудом поборола смущение:

— Мой господин, мне кажется, он понял, что вы имели в виду…

— Вполне возможно.

— Мне не нравится, что вы так откровенны в разговоре со своим слугой.

— Я не привык скрывать свои мысли и желания, — усмехнулся Генрих. — И намерен сегодня доказать тебе это, моя дорогая.

Марциана нервно облизала внезапно пересохшие губы и уже не сопротивлялась, когда Генрих провел ее в свою спальню. В камине весело потрескивал огонь, свечи горели везде, включая столик у камина. Отраженное пламя свечей и камина играло яркими бликами на темно-синих шторах, на золотистой кайме и кистях, рисуя мерцающие дорожки на винно-красном турецком ковре и бросая трепещущие тени на стены и окна.