Он отвернулся, трясясь от страха, и сдуру поглядел влево. Его крик стал пронзителен, как вопль летучей мыши. Бурлящее по ту сторону горы нестерпимое золотое сияние было страшнее даже вида далекой земли. Свет, исходящий от опускающегося вниз, за горы, солнца заставлял мучительно щурить глаза, но Хакмару все равно казалось, что он видит себя – дрыгающее руками и ногами еще живое тело, летящее прямо в этот сверкающий огонь и тающее с легким шипением – как льдинка в горне.

Над головой послышался громкий скрежет. Собственно, громкий – неверное слово. Плавильные цеха – громкие, и кузницы – очень громкие, и рев горных водопадов – это неслабо. Но вот если помножить цеха на кузницы да на водопады, и еще добавить туда Минькиных барабанов – будет как раз то. Уши у Хакмара заложило напрочь. Трясясь от страха, он все-таки заставил себя запрокинуть голову и увидел, как обтрепанный от долгого употребления край небес, болтаясь, как обыкновенная тряпка на ветру, проплывает над ним, посверкивая тускловатыми блестками звезд. Цепляющийся за вершину мира мальчишка подумал, что при таком зрелище самое оно – снова заорать. Но от постоянных криков в горле будто еж поселился. Даже этого он теперь лишен.

Медленно вертящиеся небеса остановились, и вокруг мгновенно стало темнее. Хакмар решился и, старательно щурясь, чтоб не ослепнуть, поглядел вниз, на заходящее солнце. Море нестерпимого света явно отступило – солнце опускалось все ниже, бросая на близкие небеса последние багровые лучи Заката. Ну вот, теперь, если он сорвется на ту сторону, то пролетит немножко дольше, прежде чем поджарится.

Орать он больше все равно не мог, поэтому попытался сосредоточиться и взять себя в руки. Попытался и тихо, безнадежно заревел. И плевать на то, что егеты не плачут. Просто он больше ничего не мог сделать! Он выбрался из горы, он готов отправиться на поиски Донгар Кайгала – он собирался бороться за свою жизнь! Но… есть вещи, которые, может быть, и под силу богатырям, вроде Урал-батыра или его племянника, первого, великого Хакмара, но совершенно не под силу обыкновенному тринадцатидневному магнито-горскому мальчишке по имени Хакмар! Он не может спуститься с этой горы! Это не-воз-мож-но! Просто потому, что птицы умеют летать, а все остальные, включая мальчишек, – нет!

Хакмар подумал бы, что временная глухота, наконец, отпустила уши и к нему вернулся нормальный слух – если бы звук, который он сейчас слышал, тоже не был абсолютно и стопроцентно невозможен на вершине мира под свисающим краем небес.

Где-то совсем близко ржал конь.

«Тоже вариант», – мрачно подумал Хакмар. Сейчас у него окончательно откочует юрта, и ему станет все равно. Верный признак полной откочевки – когда ты сидишь на самой высокой во всех трех мирах вершине прямо под болтающимися над головой небесами, как раз между Средней землей и заходящим солнцем, и наблюдаешь за летящей серой лошадью, стремительно приближающейся к тебе.

Стараясь не зацепить кончиками крыльев нижний край небес, могучий серый конь аккуратно опустился на крохотную площадку на вершине, на которой жался перепуганный мальчишка. Крылья с тихим шелестом исчезли, будто растворившись в гладкой спине, где-то под огромным седлом. Теплое дыхание пощекотало Хакмару волосы, мальчишка изумленно уставился в нависшую над ним конскую морду.

– Ты? – выдохнул он. – Это – ты?

Перед ним был тот самый молоденький серый конек, что встретил его у дедова ауыла и нес в пламени Алого пожара. Точнее, он был таким, каким должен стать через пару Дней и Ночей, когда возмужает и войдет в полную силу. Или… таким, каким он был на самом деле?

– Ты… – снова выдохнул Хакмар. – Ты – тулпар, крылатый конь! Ты… – Он перевел взгляд на седло. Седло было очень старым – и большим. Это ж какой зад надо иметь, чтоб в таком седле удобно было? Богатырский зад! – Ты что… – сдавленным шепотом прошептал Хакмар. – Ты и в самом деле великий серый Акбузат, конь Урал-батыра, которого подарила ему Умай? Хозяйка пещеры? Но… ты же был со мной с самого начала? Почему? Кто прислал тебя в дедов ауыл? Кто послал тебя сюда?

На морде коня было четко написано: сидя на самой высокой в трех землях скале без всякой надежды с нее слезть, глупо выяснять, кто именно прислал тебе единственный шанс на спасение.

– Я вообще-то могу обратно залезть, – указывая на дырку, через которую он выполз, буркнул Хакмар.

Конь стал похож на Миньку, слушающего магнито-горских дедушек, рассуждающих о вреде rock-кубаира для молодежи клана.

– Ну ладно, ладно, – осторожно приподнимаясь и изо всех сил стараясь не смотреть ни по сторонам, ни вниз, Хакмар ухватился за стремя. И сиганул в слишком большое для него седло. Громадные крылья снова отделились от спины серого и заполоскались над головой у мальчишки.

Мощным ударом копыт тулпар оттолкнулся от скалы. Хакмар ощутил движение за спиной – и рокот взмахивающих крыльев.

Акбузат накренился, заходя на широкую дугу, – Хакмар вцепился обеими руками в луку седла. Серый конь пошел на облет вокруг вершины горного пика, на которой только что сидел Хакмар. Опускающееся за горами Сумэру солнце подсвечивало красным и золотистым его мерно работающие крылья. Хакмар вдруг почувствовал, как страх отпускает его, будто, пока он верхом в этом старом седле и на этом коне, его не сможет достать никакая опасность! Жмурясь от хлещущего в лицо ветра, мальчишка наклонился к шее тулпара, вглядываясь в оставленную им каменистую площадку. И вздрогнул.

На вершине стояла женщина. Древняя старуха, одетая, как северные дикари – в слишком плотный и неуклюжий меховой сахи, грубо расшитый чересчур ярким бисером. К собственным седым косам старухи по дурацкой северной моде были прикручены накладные черные, увешанные безвкусными цветными шнурами и отвратительно, без всякого мастерства выкованными золотыми подвесками в виде гусей и зайцев. Типично северный подход – абы блестело!

Словно услышав его мысли, старуха беззубо усмехнулась… Ее северная одежда как поплыла – сменившись чем-то средним между сарафаном чудских женщин и теми нарядами, что горные енге надевали по праздникам. На голове красовался малахитовый убор, какой не сделать и лучшим горным мастерам-камнерезам. Хакмар с изумлением понял, что перед ним уже не старуха – девчонка, совсем как он, может, чуть постарше, с волосами цвета золота, в которых мелькали и медные пряди.

– Умай! Хозяйка пещеры! – цепенея то ли от восторга, то ли от леденящего страха, прошептал мальчишка.

Золотисто-рыжая девчонка на горе звонко расхохоталась – ее хохот отозвался эхом в горах и грохотом сходящих каменных лавин – и подняла руку, словно напутствуя уносящегося вдаль странника.

У ног ее, запрокинув голову и смешно поводя треугольными светящимися ушками, сидела бурая кошка.

Акбузат несся вперед, гоня воздух громадными крыльями.

Хакмар оглянулся на оставшуюся на скале девичью фигурку и вдруг почувствовал острое, ни с чем не сравнимое облегчение. В облике и северной старухи, и веселой южной девчонки Умай была в белых одеждах. Не в черных! Для него еще оставалась надежда.