— Прямо сейчас? — слегка опешил я. — Вот так просто?

Глава девятая

— Разве я обещал тебе, что будет просто? — уточнил у меня Шлюндт, не без удовольствия наблюдая за моей реакцией на происходящее. — Речь шла о том, что ты сможешь увидеть искомый перстень. Изволь — вот он. А как ты его добудешь — совсем другой вопрос, он вне моей компетенции.

И ведь не придерешься, все так и есть. Перстень, натурально, в наличии, только находится он на пальце у человека, сидящего за дверью, у которой мы стоим. Надежной такой дверью, крепкой, в которую вделано окошко из небьющегося стекла и без ручки.

— Никаких надежд, — сообщил нам наш спутник. — Это и мои специалисты подтвердили, и несколько ведущих европейских психиатров. Их привозили родные Михаила Георгиевича.

— Их можно понять, — сочувственно произнес Карл Августович. — Имущество — имуществом, а до счетов в Швейцарии без паролей и кодовых слов не доберешься.

— Именно, — подтвердил Петр Францевич Вагнер, в чьей клинике, собственно, мы сейчас и находились. Меня он не узнал, а вот я его — да, доводилось мне тут бывать, и приватно, и с коллективом, во время учебы в школе. Нас сюда на комплексное обследование раз в год возили, причем всякий раз он нас встречал лично, произнося при этом короткую, но емкую речь о том, как важна профилактика разных заболеваний, особенно в юном возрасте. — Но, повторюсь, никаких надежд. Разум не вернуть. За шесть лет ни одного просветления. Более того — есть тенденция ухудшения, пациент становится все более агрессивным.

— Да? — я снова заглянул в окошко. — Сейчас вроде ничего такого не видать.

Обитатель довольно просторной палаты с мягкими стенами в настоящий момент и правда даже не думал буянить, он тихонечко сидел на кровати и беззвучно хихикал. Беззвучно, потому что до нас ни единого звука из палаты не доносилось.

— И слава богу, — печально сообщил мне доктор. — А вот на той неделе он чуть медсестру не придушил. Раскидал двух медбратьев и в горло ей вцепился.

— А что же родные? — уточнил у Вагнера Карл Августович. — Часто его навещают?

— Совсем забыли, — отмахнулся тот. — Когда поняли, что помутнение рассудка носит не временный, а постоянный характер, и получили права на управление имуществом и деньгами, то просто вычеркнули его из своей жизни. Нет, плату за его нахождение здесь вносят регулярно, но не более того. Года три как никого из близких не видел. Жена где-то в Италии обитает, дочь в США, а родителей его давно на свете нет. Впрочем, родных можно понять — смысла в визитах нет. Он все равно никого не узнает.

— Вот так живешь, живешь, а потом — раз, и ты уже не ты, — совсем запечалился антиквар. — Становишься просто обузой для окружающих. Страшно о таком даже подумать.

— Точно, — подтвердил я, глядя на худого и плешивого человека за дверью, фото которого лет десять назад украшало многие деловые издания. Правда, тогда он выглядел по-другому, куда более респектабельно. Я его вспомнил, он как-то раз приходил к нам в дом. — Чем так доживать дни, лучше уж от инфаркта загнуться. Или под машину попасть.

— Спорное утверждение, — заметил Вагнер. — Были у меня в практике разные случаи. А, собственно, господа, вам-то он зачем понадобился? Если это, конечно, не секрет.

— Не секрет, — добродушно произнес Шлюндт. — Признаться, сам он нам ни к чему. Моему юному другу нужно то кольцо, что находится у него на пальце.

— Как? — ошеломленно захлопал глазами врач. — Вы что? Это невозможно!

— Все возможно, Петр Францевич, — возразил ему антиквар. — Повторюсь — в этом мире возможно все, вопрос всегда только в цене. Валерий хочет получить предмет, который вашему пациенту совершенно не нужен, он готов кое-что за это предложить мне, а я, в свою очередь, буду рад за данную услугу расплатиться с вами. В результате все в выигрыше. Ну а что до бедолаги за дверью — для него ничего не изменится, он живет за той гранью, куда всему остальному миру хода нет.

— Изменится! — выкатил глаза Вагнер. — Еще как изменится. Он это кольцо никому с пальца снимать не дает, сражается за него, словно за жизнь. Дочь было тоже хотела его забрать, вещь-то все-таки дорогая, старинная, так он ей чуть ухо не отгрыз! Я предложил ей свою помощь, разумеется, но она махнула рукой, сказала, что пусть уж оно останется при нем.

— Какая щедрость! — рассмеялся Шлюндт. — Впрочем, у него состояние тогда в районе миллиарда было, не так ли? С такого куша чего не пошиковать.

Новое дело. Мне только с безумцем драки не хватало! И потом — что именно я готов предложить Карлу Августовичу за подобную услугу? Что он имеет в виду?

— Одно дело субтильная барышня, другое — мой юный друг. — Антиквар похлопал меня по плечу. — Спортсмен, здоровяк. Ему так просто ухо не откусишь.

— А если жена или дочь вернутся? — обеспокоенно спросил у него врач. — Вернутся и увидят, что перстня нет. Ведь скандал случится! Возможно — иск в суд! Суда, положим, я не боюсь, но вот удар по репутации клиники совершенно недопустим. Я слишком долго ее зарабатывал. Нет, нет, и не просите. Это положительно невозможно.

— Петр Францевич, никто не собирается забирать перстень себе, — вступил я в разговор. — Мне надо на него просто посмотреть, может, подержать в руках. И не более того.

Ну вообще-то я предпочел бы его положить в ячейку, к тем остальным предметам, но если нет — так нет. Все равно для меня главным является то, что обитает в перстне. Кстати, сдается мне, что именно из-за него бывшего бизнесмена так крючит, он не смог вынести тяжкое наследие прошлого, слабоват оказался, сломался.

— Петр, дело не в корысти, — мягко пояснил Шлюндт. — Мальчик пишет кандидатскую на тему «Ювелирное искусство средних веков», в данный момент набирает практический материал, а с ним беда. В нашей стране не так много украшений тех времен, а у этого бедолаги на пальце перстенек кого-то из мастеров той поры. Ну посмотрит он его, потрогает, сфотографирует, — и только.

— Все равно — нет, — твердо заявил врач. — Поймите, помимо репутационных аспектов есть и моральные. Да, Михаил Георгиевич ничего не осознает, но сути дела это не меняет. Этот человек — мой пациент, я не вправе поступать с ним подобным образом. К тому же это небезопасно, поверьте! К помощи же санитаров я прибегать в данном случае не могу, это неминуемо приведет к огласке случившегося. Так что — извините, господа!

— Петр Францевич,