признанию, обычай "стоит больше, чем власть правителя, который не имеет права издавать закон иначе, как в качестве представителя народа". Поскольку "весь народ" создает обычное право, оно имеет гораздо большую силу и соблюдается охотнее, чем правило одного или нескольких человек. А поскольку обычай складывается в течение длительного периода времени, как отметил Аквинас, он может претерпевать изменения через всеобщее согласие с течением времени, и в результате такой постепенно изменяющийся обычай имеет гораздо больше шансов на легитимность и признание. Обратите внимание, что через "обычай" мы приходим к долиберальной концепции "согласия" - согласия сообщества управлять собой посредством медленного накопления и осаждения норм и практик с течением времени. Такое "согласие" в своей основе фундаментально отличается от индивидуалистической, дерационалистической и рационалистической теории согласия, которая присутствует в либеральной традиции общественного договора.

Вторая форма правления по обычаю более созвучна правлению элит, если они уважают доминирующую роль обычая и не стремятся к его нарушению или демонтажу. Аквинский утверждал, что правление по обычаю может быть обширным даже там, где есть правители, назначенные или выбранные для принятия закона, поскольку правители могут молчаливо соглашаться с правлением по обычаю, просто терпя его существование. «Если община не имеет права издавать собственные законы, чтобы отменить закон, принятый вышестоящей властью, то установившийся обычай приобретает силу закона, если его терпят те, чьей обязанностью является принятие закона для общины, поскольку таким образом они как бы одобряют то, что установил обычай».

Если, по мнению Аквинского, "демократия" в чистом виде стремится к внутреннему разделению и, следовательно, приводит к неполноценному режиму, то здесь Аквинский описывает форму самоуправления, которая является эффективно демократической и может широко сосуществовать с правлением различных элит - будь то монархия или аристократия. Такая элита, по его мнению, будет мудро "терпеть" полезные существующие обычаи, которые функционируют как закон, по крайней мере, в той мере, в какой для Аквинского истинный закон есть "не что иное, как распоряжение разума для общего блага, провозглашенное тем, кто стоит во главе сообщества". Таким образом, Аквинский описывает формирование добродетельного смешанного режима, в котором "многие" склонны управлять собой в соответствии с добрым обычаем, который функционирует как закон, выбирая при этом лидеров, способных "терпеть" добрый обычай в соответствии с общим благом. Смешанная конституция" в понимании Аквинского - это благотворные симбиотические отношения между многими и немногими, в которых многие в значительной степени развивают способность управлять собой в своих повседневных делах посредством развития "обычаев", а элита - приемлемая и даже избранная многими - правит со значительным почтением к устоявшимся обычаям народа.

 

Современная смешанная конституция

Аквинский предвосхитил идею "смешанной конституции", которая будет сформулирована консервативными мыслителями в последующие века. Консерватизм как самосознательная современная политическая теория родился, когда появилась элита другого типа: прогрессивная элита. Либерализм оправдывал появление элиты, чья главная самоназванная роль заключалась в том, чтобы не дать массам помешать прогрессу, либо как революционерам, которые будут склонны вмешиваться в капиталистическую экономику, либо как прогрессистам, стремящимся к перевороту традиционной культуры. Эта новая элита стремилась обойти склонность демоса к сохранению образа жизни - баланса, порядка и преемственности, которые были необходимыми предпосылками для смешанной конституции - во имя прогресса, освобождения и инноваций. Экономическая революция капитализма, а затем социальные и политические потрясения Французской революции стали переломными всемирно-историческими событиями, которые одновременно породили новую элиту антикультуры, а также самосознательный консерватизм, который, возможно впервые, полностью признал, что культура, восходящая снизу вверх, нуждается в явной и самосознательной защите со стороны культурной элиты, которая ранее не осознавала, в какой степени она была - или должна была быть - согласована с широкими народными настроениями.

Как революционные движения антикультуры, так и защита культуры консерватизмом опирались на важную роль, которую играли элиты, претендующие на поддержку "народа". Революционные движения - будь то Французская революция, революции, вдохновленные марксизмом, или современные действия активистов прогрессивных групп, таких как "Антифа", - все они претендуют на то, чтобы выступать от имени "народа" против элиты, которая стремится угнетать и обходить народную волю. В то же время, исторически марксистские течения стремились отрицать свою зависимость от элит, в то время как консерватизм откровенно призывал к объединению немногих и многих. Явный призыв к элитам использовался левыми в качестве доказательства в давней и яростной критике элитарности консерваторов. Консерваторы, как правило, не желали открыто заявлять, что такое выравнивание необходимо для поддержания стабильности и поддержки "многих", "простолюдинов", которые полагаются на поддержку элиты для "здравого смысла", лежащего в основе образа жизни.

Доминирующий нарратив среди левых интеллектуалов - особенно тех, кто находится под влиянием течений марксизма, но который просочился из академической среды в народное сознание - заключается в том, что консерватизм - это идеология элиты, которая объединяется с теми, кто стремится сохранить богатство, статус и власть высших классов против эгалитарных стремлений народа. Этот нарратив получил широкое распространение в широком интеллектуальном мире и был успешно выдвинут в качестве главного осуждения консерватизма в эпоху, приверженную эгалитаризму. Консерватизм, как утверждается, родился как реакция на усилия простых людей добиться некоторой степени политического влияния, экономической справедливости и социального достоинства против жестокого и бесчеловечного угнетения аристократических классов. По словам одного из летописцев этой инегалитарной идеологии - Кори Робина в его книге "Реакционный разум" – «консерватизм - это теоретический голос этой вражды против деятельности подчиненных классов. Он предоставляет наиболее последовательный и глубокий аргумент в пользу того, почему низшим классам не следует позволять проявлять свою независимую волю, почему им не следует позволять управлять собой или государством. Подчинение - их первейший долг, а самостоятельность - прерогатива элиты». По мнению Робина, консерватизм - это идеология по умолчанию для тех, кто стремится сохранить статус и привилегии элиты.

Марксистски настроенные мыслители, такие как Робин, считают, что ранний консерватизм был связан со старой аристократией. Указывая на связь зарождающегося консерватизма с аристократией, по мнению таких критиков, достаточно отвергнуть консервативную философию как неэгалитарную, не обращая при этом внимания на непоколебимую поддержку марксизмом революционной правящей элиты, которая якобы была необходима только до тех пор, пока не созреют политические условия. Исторически явная поддержка консерватизмом аристократического элемента в обществе является проклятием, в то время как неизбежное присутствие марксистского революционного авангарда отвергается как временная и случайная особенность эгалитарной философии.

Предпосылки этого обвинения откровенно ложны и вводят в заблуждение. Марксисты и консерваторы спорят не о том, какой из подходов является истинно эгалитарным (поскольку ни один из них не является таковым), а о том, к какой народной цели неизбежно приведет правление элиты. Марксизм оправдывает революционную элиту, которая уступит место