Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

Речь Сталина постоянно прерывалась долго не смолкавшими овациями», поэтому его короткий тост занял чуть ли не полчаса.

Наконец Сталин не выдержал и засмеялся:

– Дайте мне сказать, другим ораторам слово после предоставим. Все выскажутся.

Новый взрыв аплодисментов и криков «ура!». Свое выступление Сталин закончил словами:

– За здоровье русского народа! – И осушил бокал.

В промежутках между тостами на эстраде Георгиевского зала выступали лучшие московские артисты. В зените своей славы были Галина Уланова и Ольга Лепешинская, восхищали певцы Максим Михайлов и Марк Рейзен, Валерия Барсова и Вера Давыдова, жив был основатель и руководитель ансамбля Красной Армии А.В. Александров. Звезды нашего балета и музыкального искусства в этот вечер, действительно, блистали. Я называю эти имена – они дороги мне и моему поколению, что часть нашей жизни, эпохи расцвета многих талантов.

У меня сохранилась программа праздничного концерта. Привожу ее целиком, чтобы лучше отразить атмосферу незабываемого вечера.

ПРОГРАММА КОНЦЕРТА

24 мая 1945 года – Москва, Кремль

Аккомпанируют: А.Д. Макаров, С.К. Стучевский.

Программу ведет Я.Л. Леонтьев.

1Этот номер пользовался особенным успехом у товарища Сталина.

И поэтому, насколько я помню, Моисеев, зная об этом, на каждом Кремлевском концерте включал его в программу.

Командующие фронтами в Генеральном штабе. Слева направо: сидят Маршалы Советского Союза И.С. Конев, А.М. Василевский, Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, К.А. Мерецков, стоят Маршалы Советского Союза Ф.И. Толбухин, Р.Я. Малиновский, А.А. Говоров, генералы армии А.И. Еременко, И.Х. Баграмян. Июнь 1945 г.

Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».

Вечер проходил в обстановке необыкновенного подъема. Война с гитлеровской Германией окончилась 8 мая подписанием акта о ее безоговорочной капитуляции, но для всех нас, присутствовавших на этом приеме, итоговой чертой, завершающим аккордом четырех лет войны был незабываемый вечер в Георгиевском зале Кремлевского дворца 24 мая 1945 года.

А ровно через месяц мне выпало счастье стать свидетелем величайшего апофеоза нашей победы – знаменитого парада войск на Красной площади 24 июня 1945 года. Парадом Победы на Красной площади командовал маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Этот день был вершиной признания славы выдающегося полководца.

Однажды, сразу же после окончания войны, я слышал как Сталин, который очень ценил Жукова, сказал:

– А почему бы нам не присоединить к фамилии Жукова прозвище Берлинский. Будем звать его Жуков-Берлинский. Ведь в старину Суворова величали Рымникским, а Кутузова – Смоленским.

Однако эта идея почему-то осталась неосуществленной.

Берия и Маленков уже давно с опаской поглядывали на Жукова, а после войны приложили все усилия, чтобы своими интригами подорвать доверие Сталина к нему.

Я сам из уст Маленкова слышал, что он как-то в разговоре иронически отозвался о Жукове – «наш наполеончик».

Сталина запугивали чрезмерной популярностью Жукова в народе, в армии и за рубежом.

Во время войны все силы авиационной промышленности были направлены на количественный выпуск боевых самолетов.

Но вот война закончилась нашей победой.

Программа выпуска самолетов была резко сокращена, и я поставил перед наркомом Шахуриным вопрос об использовании освободившихся мощностей серийных заводов для помощи опытно-конструкторским и научно-исследовательским организациям при решении задачи создания и организации производства реактивных самолетов. Вопрос этот ставил я неоднократно и каждый раз в ответ:

– Получим указание ЦК, – тогда и займемся этим делом. А тем временем вместо самолетов заводы, чтобы занять рабочих, стали штамповать алюминиевую посуду: тарелки, бидоны, кастрюли и тому подобное.

Возникали опасения, как бы и теперь не повторились ошибки и просчеты, допущенные в прошлом, как бы бездеятельность и потерн времени в ожидании команды не привели к серьезному отставанию авиации.

По этому вопросу в начале сентября 1945 года, отметив, что, если не принять немедленных мер, мы отстанем от Запада по реактивной авиации, я написал два письма одинакового содержания – Сталину и нашему шефу Маленкову.

Через пару дней вызывает меня Шахурин, у него в кабинете за столом сидят все его заместители во главе с Дементьевым. Не приглашая сесть, Шахурин обратился ко мне:

– Товарищ Маленков прочитал ваше письмо и поручил передать, что когда будет нужно, получим необходимые указания ЦК – ясно?

– Он думает, что умнее всех и хочет за счет серийных заводов на чужом горбу в рай въехать, – подал реплику Дементьев.

– Возможно, что я и не умнее всех, но дальше ждать невозможно, – ответил я.

– Ну это ваше дело, – ответил Шахурин.

Не сказав больше ни слова, я повернулся и ушел.

А от Сталина, который был в отпуске – пока ни слуху, ни духу. Я был очень расстроен.

17 декабря 1945 года Сталин вернулся с Кавказа из отпуска и вечером 19 декабря вызвал нас с наркомом к себе.

Настроение у Сталина было хорошее, выглядел он бодрым, свежим и помолодевшим. Он поинтересовался, как идут дела в Наркомате, чем занимаются заводы. Все это было очень добродушно и, я бы сказал, доброжелательно. Потом он вынул из кармана какую-то много раз сложенную бумажку, развернул ее и обратился ко мне:

– Вот письмо, которое я получил от вас перед отпуском, об угрозе отставания нашей авиации и об отношении к этому вопросу в Наркомате. Как обстоит дело с этим теперь, что изменилось за это время? Соответствует ли написанное вами сегодняшнему положению?

Я был очень удивлен, никак не предполагая, что моя записка сохранилась, что Сталин не забыл о ней, а наоборот, по-видимому, во время отпуска думал о затронутых вопросах и вызвал нас для разговора по этому поводу.

А нарком тем более не подозревал, что письмо, с которым его ознакомил Маленков, было мной послано и Сталину.

– Так как же, – спросил Сталин, – соответствует ли ваша записка настоящему положению дела?