Джеймс Уилмот. – Она говорила нежно, щадя его честолюбие. Затем быстро добавила: – Но это ваше настоящее имя?

Он кивнул.

– Вы уверены, что вновь не лжете? – Она ласково улыбнулась ему, словно вытягивая из него правду.

– Я это заслужил, – сказал он. – Но сейчас я говорю вам правду. Возможно, когда я сбежал от нее, мне следовало сменить имя.

– Сбежали! Тем лучше для вас! Как я рада, что вы оставили эту сварливую женщину. Как это случилось?

Он ответил не сразу. Поразмыслил, припоминая прошлое. Потом спокойно сказал:

– Пять лет я знал, что это сделаю. Но решил не оставлять ее в нужде. Могу сказать, что я не щадил себя. Все пять лет я не чувствовал ничего, кроме усталости и напряжения. Наконец я добился того, чего хотел. У нее появился дом, приличный доход. Я переписал все на ее имя. Затем написал ей письмо, где сообщал, что уезжаю на Восток, чтобы провести там остаток своей жизни, и что она никогда больше обо мне не услышит. Я взял в конторе отпуск на неделю, чтобы съездить в Париж. Купил билет до Парижа, затем добрался до Ливерпуля, сел на пароход до Ирландии, а остальное вы знаете… Как вы думаете, она не сможет меня выследить?

– Никогда. Она никогда вас не выследит. Но… жаль, что вы не сменили имя.

– Почему-то я не могу думать о себе иначе, кроме как о Джеймсе Уилмоте. – Он поднялся и прошелся по комнате. – Если бы вы знали, какое удовольствие доставляет мне моя новая жизнь! Свободен и одинок! Я словно освобожденный узник. Мне больше не нужно сосредоточиваться. Когда я ловлю у реки с удочкой, мой разум восхитительно пуст – долгие часы. Прошлое уже кажется мне сном.

– Мы все станем здесь счастливы, – сказала Аделина. – Я люблю эту страну. Пойдемте, покажете вашу корову. И молодого индейца, который на вас работает. Я должна увидеть и его, и свиней, и огромную рыбу, что вы поймали.

X. Стены

Лето шло своим чередом, и над фундаментом дома росли прочные стены. Филипп, действуя по совету Дэвида Вона, предложил каменщикам и плотникам привлекательное жалованье. Были заказаны темно-красный кирпич самого лучшего качества и камни для фундамента. В полуподвале, вымощенном кирпичом, уместились просторная кухня, две комнаты для прислуги, кладовые, угольный и винный погреба. Пока возводились стены, множество лесорубов расчищали земельный участок. Благородный лес убирали, освобождая пространство под посевы. Поскольку места для хранения всей древесины или способов ее использования не имелось, большую ее часть предполагалось затем сжечь. Аделина ждала этого мгновения, которое должно было наступить осенью, когда опасность лесных пожаров минует.

В начале сентября юный Роберт Вон и Аделина отправились вместе по дороге, проложенной летом от поместья Вонов в их новое поместье. Их путь шел через ровное поле, красное от жнивья богатого урожая ячменя, через дубовый лес и сосновый бор, затем круто вниз, в овраг, где по мерцавшему песку и плоским камням протекал ручей, почти заслуженно называвшийся рекой. В одном месте берега сужались, там был переброшен временный бревенчатый мост. Аделина всегда воспринимала этот путь как приключение. Путь был девственным, нетронутым, однако для них с Филиппом он стал связью между их прежней жизнью и новой. Она ходила по мосту в любую погоду, часто в одиночку. Сейчас в этот сентябрьский день ей вздумалось, что она никогда не видела дорогу столь манящей. Воздух казался почти осязаемо сладким и полным нового птичьего пения, так как подросшие птенцы уже начали летать. Ручей издавал ровное журчание.

Когда они пересекали бревенчатый мост, юный Вон взял ее за руку, чтобы перевести. Аделина вполне могла пройти по мосту без посторонней помощи и делала это много раз, даже по скользким от дождя бревнам. Но сейчас она робко прислонилась к плечу Роберта и сжала его пальцы.

– Потом мы построим здесь мост из теса, – сказала она.

Он слегка сжал ее руку.

– Тогда вам не понадобится моя помощь, – произнес он.

– Сейчас я ей рада.

– Если бы вы знали, что для меня значит, – покраснев, сказал он, – когда вы здесь. До вашего приезда я не знал, чем себя занять. Знаете, я толком так и не знаю своих родителей. По правде говоря, мне кажется, я знаю вас лучше, чем их.

– Со мной легко поладить.

– Не в этом дело. Я чувствую, что вы меня понимаете, и вы такая единственная.

– Ты очень мил, Бобби.

Родителей Роберта весьма раздражало, когда Аделина называла его Бобби. Они старались проявить свое неодобрение, очень отчетливо обращаясь к нему по имени. Но Аделина не обращала на это внимания или, как они считали, ей доставляло удовольствие им перечить.

Перейдя через мост, они принялись взбираться по противоположному склону оврага.

– Сегодня утром мама очень расстроилась, – сообщил мальчик. – Дело в моей кузине Дейзи Вон. Она собирается к нам в гости, а мама хотела бы, чтобы она сейчас не приезжала.

– Так почему она не напишет ей, чтобы она этого не делала? – спросила Аделина.

– Это невозможно, потому что отец считает, что мы должны принять Дейзи. Она – дочь его единственного брата и сирота. Она жила у родственников по материнской линии в Монреале, поссорилась с ними и написала отцу жалобное письмо, а он пригласил ее пожить у нас несколько месяцев.

– Признаю, это досадно, – сказала Аделина. – Дом и так уже полон, и нашей семьей, и нашими вещами. Неудивительно, что твоя мать расстроилась.

– О, она справится. Мама всегда справляется.

– Ты знаешь эту Дейзи?

– Да, я бывал в доме ее тетки в Монреале, там жили теткины дочери, и не думаю, что она с ними ладила.

– Она развязна или дерзка? Если да, то я дам ей отпор.

– Ей почти столько же лет, сколько вам. Около двадцати пяти. Тоже довольно бойкая, но совсем мне неинтересная. По правде сказать, мысль о ее приезде повергает меня в невыносимое уныние. Мне ненавистна мысль о том, что скоро откроется колледж и я должен буду уехать.

Он смотрел ей в глаза, его выразительное мальчишеское лицо было взволнованно.

– Не волнуйся, Бобби. Мы друзья, и всегда ими останемся.

– О будущем я не думаю, – сказал он. – Меня интересует настоящее. Вы недооцениваете мои чувства. На самом деле вам все равно.

– Мне не все равно. Я здесь чужая, ты помог мне стать счастливой.

– Вам повезло, что смогли так быстро остепениться. А я никому не принадлежу.

Аделина широко раскрыла карие глаза.

– Ну, Бобби, что за манеры? Когда у тебя накопится больше жизненного