Когда каменщик возвращался домой, Катеш всем своим видом показывала, что рада его приходу, и по-прежнему старалась его ублажать. Терзаясь угрызениями совести, она клялась себе, что прекратит преступную связь с Тарком, но всякий раз, встречаясь с рыбаком, поддавалась порыву страсти.

В начале зимы оказалось, что Катеш ждет ребенка. Нумы уже месяц не было дома. Уж теперь-то кары богов не миновать!

– Он обо всем узнает! – вскричала она и горько зарыдала при мысли о страшной участи, ждущей ее за нанесенное мужу оскорбление. – Меня ждет смерть на священном алтаре!

Тогда Тарк и посоветовал ей, что делать.

На следующий день Нума с удивлением увидел своего приятеля, который решительно шагал навстречу упряжкам, волочащим сарсены по меловым грядам. Тарк подошел к каменщику и отвел его в сторону.

– Давай я тебя сменю, – сказал рыбак. – Работа в святилище движется медленно, тебе надо со строителями разобраться, пока жрецы не стали жаловаться.

Нума поблагодарил друга за совет и поспешил в святилище. Впрочем, намеренных задержек он не обнаружил, хотя заметил несколько ошибок и тут же указал строителям, как их исправить.

– Надо же, какой Тарк придирчивый! – довольно бормотал он, возвращаясь домой.

Катеш встретила мужа с распростертыми объятиями и бросилась готовить ему ужин. Нума посидел у костра перед хижиной, поиграл с сыном, а после ужина заметил, что Катеш глядит на него с необычным блеском в глазах. В ту ночь жена отдалась ему с неведомой прежде страстью. То же самое повторилось и следующей ночью. В Катеш словно бы вспыхнуло глубокое чувство, и удивленный каменщик обрадовался, восторженно потирая короткопалые руки. Он принялся рассказывать ей о своей работе на строительстве святилища, о трудностях обработки и передвижения огромных камней. К его изумлению, Катеш восхищенно внимала его рассказам, дотошно расспрашивала и просила подробных объяснений.

– Мой муж – самый лучший каменщик на острове! – то и дело восклицала она. – Все в Саруме о нем знают.

Нуме льстило уважение жены. Всю зиму Катеш ублажала его с невероятным пылом, и ее восторженные стоны возбуждали коротышку-каменщика еще больше. Ранней весной он заметил, что Катеш понесла. Нума удовлетворенно ощупал ее набухший живот и поцеловал жену.

– Я рожу тебе ребенка, – счастливо улыбаясь, прошептала Катеш.

В начале лета Нума отвел жрецам овцу, чтобы боги проявили милость к нерожденному младенцу.

Хотя в Саруме по-прежнему властвовал обезумевший вождь, отправляя своих наложниц на священный алтарь, Нуму переполняло счастье. Он часто приводил в святилище малыша Нумати, как две капли воды похожего на отца, и строители с улыбкой глядели на две нелепые фигурки, вперевалочку бродящие по хенджу. Нумати ловко лепил из глины всевозможные игрушки.

– Вырастет, станет мастером-каменщиком, – гордо заявлял Нума. – Во всем отца превзойдет.

Он подводил малыша к огромным сарсенам и подробно объяснял, как обтесывали и перетаскивали серых исполинов.

– Я научу тебя работать с камнем, – обещал он. – Будешь мне помогать, святилище вместе построим.

За долгие годы строительства Нума проникся любовью к величественному хенджу. Обычным людям не разрешалось входить за земляной вал, окружавший святилище, но мастеру-каменщику было позволено ступить в святая святых, и он с великим почтением взирал на таинства жрецов, что совершались в жертвенном круге, за широким меловым валом, рассеченным дорогой, что стрелой уходила к горизонту. С наступлением сумерек каменщики и работники расходились по домам, а Нума оставался и наблюдал за священнодействиями молчаливых служителей богов. На святилище опускалась волшебная тишина, дневной свет угасал, и темнеющие небеса куполом накрывали меловой круг и величественные сарсены.

Каждый день на рассвете жрецы отмечали место восхождения солнца и положение светила по отношению к пятидесяти шести деревянным столбам, вкопанным внутри мелового круга, ведя точный отсчет дням и месяцам года. Со временем и Нума постиг это искусство, но некоторые действия жрецов по-прежнему ввергали его в недоумение. В закатных сумерках жрецы с охапками колышков и мотками льняной бечевы уходили на взгорье, откуда всю ночь до самого рассвета наблюдали за звездами и за движением луны и планет, отмечая их положение колышками; протянутая между кольями бечева сплеталась в запутанную сеть.

– Странные они, эти жрецы, – изумленно вздыхал Нума, возвращаясь домой.

В середине лета Нума, разглядывая тяжелый живот жены, восхищенно заметил:

– Мальчик родится, еще один каменщик!

– А если девочка? – рассмеялась Катеш.

– Ну или девочка, – согласился он. – Такая же красавица, как ты!

Однажды Нума погладил живот жены и почувствовал, как брыкается ребенок.

– Надо же, какой сильный! – удивился каменщик. – Нумати был спокойнее. А когда малыш родится?

– Месяца через два, – пожала плечами Катеш.

– Нет, Нумати был спокойнее, – повторил каменщик.

Однако, вернувшись в святилище, он неожиданно сообразил, что Катеш ошиблась в сроках, – судя по положению солнца над полукругом пятидесяти шести столбиков, с возвращения Нумы из каменоломни прошло всего полгода, так что ребенок родится не через два, а через три месяца.

– Ничего, мы подождем, – ухмыльнулся он и, тут же забыв обо всем, поспешил к работникам.

В эти мрачные, безумные годы Длух обретал покой только по ночам. Он отправлялся на священное взгорье, к меловым могилам предков, и входил в величественный круг хенджа. Там, в тишине, под темным куполом ночного неба, на верховного жреца снисходило умиротворение. Именно тогда, несмотря на царивший в Саруме страх, Длух вершил свои самые точные расчеты и наблюдения за небесными светилами.

Звезды стали его верными спутниками и добрыми друзьями. Каждую ночь он рассматривал созвездия в вышине: Млечный Путь, что рассекал темный северный небосклон, будто меловая дорога, уходящая к горизонту; величавый Лебедь, Баран, Олень и Тур. Что бы ни происходило на земле, свет звезд неизменно оставался ясным, укрепляя веру Длуха в вечных богов.

Размеренное движение светил успокаивало и поддерживало верховного жреца. По настоянию Длуха вдоль мелового вала внутри святилища снова установили пятьдесят шесть деревянных столбов, в строгом соответствии с учением древних жрецов, которые за долгие годы тщательных наблюдений обнаружили священное значение этого числа – ведь именно пятидесяти шести дням равнялся промежуток между тремя солнечными годами и тремя лунными годами из тринадцати лунных месяцев. А промежуток между пятью солнечными годами и пятью лунными годами из двенадцати лунных месяцев опять же равнялся именно пятидесяти шести дням. Воистину, если чтить богов и послушно внимать их воле, то они откроют свои тайны посвященным.

Наблюдая за небесами, Длух точно рассчитал движение пяти звезд, вечно странствующих по небосводу. Древние звездочеты полагали эти звезды детьми бога Солнца и богини Луны, но не сумели выявить ни закономерность их движения, ни числа, которым они подчиняются. Ночь за ночью высокий, сухощавый жрец молча отмечал положение странствующих звезд колышками, протягивая между ними обрывки бечевы.