Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На коктейле в советском посольстве Глэбб отвел Зотова в сторону, передал ему маленькую книгу в растрепанном переплете, пояснив:
— Это было, оказывается, чертовски трудно найти. Пришлось запрашивать Вашингтон, помогло русское издательство Камкина.
— Спасибо. На сколько времени даете?
— Навсегда.
— Полно вам. Неделя — годится?
— Вполне. Хотите переснять на ксероксе?
— У нас поганый ксерокс, я, видимо, сделаю фотокопию.
Книголюб — Зотов не удержался, глянул год издания книги об африканском фольклоре: 1897.
— Спасибо, Джон, — повторил он, — я вам обязан, право.
— Это я вам обязан, Эндрю.
— Мне? Чем?
— Дружбой.
— Дружба исключает понятие «обязан», Джон, так мы, во всяком случае, полагаем, мы, русские. «Обязан» — приложимо к бизнесу.
— Кстати, о бизнесе. Вы бы не могли помочь мне?
— В чем?
— Я бы хотел увидеть вашего торгового представителя.
— Я это устрою. Тема?
— Нагония.
— Какое вы имеете отношение к Нагонии?
— Такое же, как и вы, — я думаю о будущем этой страны. Мое правительство выражает озабоченность по поводу поставок вашей техники. А знаю я об этом потому, что моя фирма работает, в частности, над тем, как выводить вашу технику из строя.
— Вы напрасно затеваете все это, Джон. Неужели хотите получить второй Вьетнам?
— Мы — нет. Вы хотите этого, Эндрю. Не думайте, что я поддерживаю мое правительство — там не очень-то много умных голов, но кое-кто имеет извилины: мы не полезем в Нагонию, а вот вы там завязнете. Вы же заключили договор с Грисо, вы обязались помогать ему, значит, в случае чего вы окажете военную помощь?
— Я бы оказал.
— «Я бы». Вы — не правительство. Ваши люди поддержали бы это?
— Бесспорно.
— Что ж, это ответ мужчины… Когда вы переговорите со своим шефом?
— Звоните завтра, часа в три, о'кэй?
— Договорились. Передавайте мой привет вашей очаровательной жене, Эндрю.
— Спасибо.
— Когда вы ее ждете обратно?
— Как только она закончит свои дела в Москве.
Они обменялись рукопожатием и разошлись: как всякий коктейль, этот, устроенный в честь прибытия в Луисбург советского оркестра, был формой дипломатической работы: оговаривались встречи, трогались проблемы, представляющие интерес, не всегда, впрочем, взаимный, проходил обмен точно выверенной и столь же точно дозированной информацией.
От Зотова, обменявшись несколькими любезными фразами с советником по культуре, засвидетельствовав свой восторг дирижеру оркестра, Глэбб подошел к Славину, обнял его дружески, пошутил:
— Когда гора не идет к Магомету, тогда Будда собирает конференцию неприсоединившихся! Здравствуйте, дорогой Вит, где вы пропадаете?!
— Это вы пропадаете, а я пытаюсь работать.
— Ах, эта дьявольская работа!
— Уж не такая она дьявольская.
— Я имею в виду нагрузки, а не цели, Вит.
— И я то же самое, только нагрузки вовсе не дьявольские. Другое дело, нагрузки, которые приходится испытывать моему «фиатику» — пока-то оторвешься от любопытных глаз. Здесь очень любопытные люди, нет?
— Следят неотрывно? — вздохнул Глэбб. — Ничего не поделаешь, привыкайте. Они следят за мной даже в туалете. Пилар нас ждет сегодня на спагетти. Любите спагетти?
— Люблю, если много. Одна умная французская актриса точно определила разницу между московским столом и западным: «У вас, говорит, в Москве витрины — просто срам, ничего интересного нет, а придешь к любому в гости — и балык тебе, и ветчина, и икра, а у нас витрины ломятся, а зайдешь в гости — печенье предложат и чашку чая». Ничего, а?
Глэбб рассмеялся:
— Ничего. Зло, но справедливо. Спагетти будет не только с сыром, я скажу Пилар, чтобы она разорилась и на мясо… Сами приедете или мне украсть вас из-под опеки здешних пинкертонов?
— Украдите. Это будет очень любезно с вашей стороны.
— Хорошо, сначала я заберу вашего человека, а потом поднимусь к вам.
— Мой человек осталась в Москве, Джон.
— Я говорил о Поле.
— Ах, он уже мой человек? Поздравьте меня — иметь Пола Дика своим человеком весьма почетно.
— Он измучил меня разговорами о несчастном русском…
— Каком русском?
— О том, который чинил вам ракетку.
— Ах, Белью. Он действительно русский?
— Да. И звали его точно так, как Пол зовет вас, — Иван, Айвен.
— Сообщения о его гибели уже появились в газетах?
— Пока, видимо, не появятся. Мои друзья из здешнего ФБР полагают, что еще рано печатать сообщение, мало данных, они убеждены, что дело слишком интересно, чтобы сразу комментировать.
— Если узнаете что-нибудь новое — скажете?
— Собираетесь написать о судьбе несчастного перемещенца?
— Если интересная судьба, отчего не написать? Конечно, напишу.
— Кстати, читали заявление мистера Огано?
— Он делает слишком много заявлений, какое именно?
— Сегодняшнее. К нему пробились наши ребята, он ведь наших гоняет, империалистическая пресса и все такое прочее…
Славин усмехнулся:
— Он, между прочим, в пинг-понг не играет?
Глэбб не сразу понял, чуть подался — по обыкновению — к собеседнику:
— Пинг-понг? Почему? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду дипломатию, — ответил Славин. — Помните такую?
— Ах, это игры доктора Киссинджера?! С вами трудно говорить, вы слишком компетентны для журналиста, Вит.
— Некомпетентный журналист — это бессмыслица. Так что же заявил мистер Огано?
— Он сказал, что ни ваши советники, ни поставки Нагонии не спасут Грисо от краха. Он сказал, что это вопрос ближайших трех-четырех месяцев.
— Он, по-моему, и раньше говорил это.
— Говорил. Только ни разу не называл дату.
«Значит, у них определен точный срок, — понял Славин. — Он не зря мне отдал эти три-четыре месяца. Они начнут значительно раньше».
Вернувшись домой, Глэбб сразу же прошел в свой кабинет, опустил жалюзи, включил музыку, достал из кармана маленький диктофон — микрофон вмонтирован в часы, очень удобно, подключил его к специальной аппаратуре и начал прослушивать запись. Фразы Зотова «у нас поганый ксерокс, я, видимо, сделаю фотокопию», «спасибо, Джон, я вам обязан, право», «я это устрою», «я бы оказал», «бесспорно», «звоните завтра, часа в три, о'кэй?» он переписал на пленку повышенной чувствительности и спрятал ее в сейф.