— Когти и клыки бога. Никогда не встречала никого, так решительно старающегося выбить собственные мозги. Что с тобой?

— Оставь меня!

Он вырвался, внезапно и неповоротливо попытавшись лягнуть девушку, и упал лицом вниз, когда она увильнула.

— Оставь меня, — повторил он глухо и заплакал.

— Милостивые Трое! — услышал он ее бормотание. — А я-то думала, что это из-за меня.

Через секунду на обнаженные трясущиеся плечи шанира легла все еще влажная кофта.

«Доброта, — подумал он. — Если я приму ее, то окончательно сломаюсь».

Он перекатился на спину и взглянул снизу вверх на Норф.

— А как чувствует себя твой брат, учитывая то, что ты шанир? — спросил он.

Серебро полыхнуло в серых глазах. Киндри отпрянул, слишком поздно сообразив, что способность к мысленной связи с барсом может быть всего лишь одним, причем слабейшим, свойством шанира. Но если ее мощь и была велика, то не менее силен и контроль. Блеск потускнел.

— А ты как думаешь? — спросила она невыразительным голосом, вернувшись на свою сторону костра.

Киндри ответил — беззвучно, обращаясь в темноту собственных зажмуренных глаз:

«Думаю, это может убить его».

Братоубийца.

Голос бога прервал свое двухтысячелетнее молчание, чтобы назвать так сестру Верховного Лорда, по крайней мере так вчера сказал Киндри жрец с лицом черепа и искалеченной рукой. Киндри не мог не верить — как может кто-то сомневаться в Гласе Божьем, когда он, подобно кислоте, прожигает себе путь в сопротивляющемся горле? Но сейчас!..

На пути к Водопадам Торисен впал в один из своих загадочных кошмаров, и никто не мог разбудить его. По настоянию Ардета Киндри вошел в спящее сознание Верховного Лорда, чтобы попытаться помочь. Там он наткнулся на образ души в виде разрушенного дома с огромным, увешанным мертвыми флагами залом, и образ этот, как шанир только что понял, был вовсе не Торисена, а его сестры. Он, несомненно, отравлял спящего. Киндри изгнал яд, но он не слишком доверял своей силе — от таких вещей полностью не избавиться. А учитывая стойкую неприязнь Торисена ко всем шанирам, одно лишь знание того, что его сестра одна из них, может глубоко ранить его. Это предубеждение и мешало лорду выплатить долг чести Киндри. От этого он может отмахнуться, но не от притязаний сестры. И тогда… тогда…

«Она уничтожит его, — шипела высохшая голова Иштара, придвигаясь ближе, дыша в лицо Киндри смрадом болезни длиной в зиму, — если ты не сделаешь ее безвредной, можем ли мы так сказать? Да, мальчик, ты. Никто больше не способен подобраться достаточно близко. А что в нашем мире ближе прикосновения лекаря».

Н-но он же целитель. Он не может никому причинить вреда, не нанеся этим непоправимого ущерба и себе.

«Всего лишь маленькое изменение в образе твоей души, мальчик. С твоей стороны было очень умно избрать наружной метафорой саму Общину Жрецов. Мои коллеги думали, что заперли тебя здесь — и разум, и тело. Они не знали, что в одном образе может быть скрыт другой, об этом тайном садике, в котором леди Ранет держала тебя все твое детство, пока остальные из нас считали, что ты полоумный. Но теперь миледи передала секрет мне. Я могу разрушить твою маленькую трогательную норку — вырвать с корнем все подорожники, алоэ и валериану, усыпать землю солью. Но вместо этого я Дам тебе шанс к восстановлению. Мы научили тебя, как читать образы душ, мальчик. Прочти Норф, узнай, где она прячет то, что украла у меня, сделай с ней то, что она заслуживает, или никогда больше не будет тебе мира».

И они послали его в Готрегор с эскортом жрецов, под охраной стражников Рандира. Все были так уверены, что он сломлен, что не заботились о присмотре. То, что сделал с ним этот череп Иштар, было грубо, непристойно, но жрец добивался, чтобы и Киндри сделал то же самое. Так что он был вынужден бежать — и налетел именно на ту особу, с которой так старался не встретиться, так же как и она по каким-то своим причинам спасалась от него.

В своем сознании он все еще бежал. Внешним аспектом его души был длинный коридор, спиралью уходящий в подземелье Общины Жрецов, мимо темных классных комнат, в которых мастера избивали его, мимо промозглых спален, где он узнал все нюансы насилия, кроме одного. Но ничто из этого не имело значения, пока внутреннее прибежище духа оставалось нетронутым. За одной из воображаемых дверей была потайная комнатка, куда заключила его матрона Рандира, как женщины закрывают ребенка в темном чулане. Когда и где ему явилась мысль о лунном саде, превратившем тюрьму Ранет в святилище, источник силы, он не знал. Киндри мог бы остаться там навсегда и быть счастливым, особенно после того как тюремщик перестал поворачивать ключ в замке. Однако три года назад он нечаянно услышал злые голоса снаружи тайной двери своей души, говорящие о том, что Верховным Лордом снова стал Норф.

«Но я же тоже частично Норф», — моргая, сказал он тогда изумленным жрецам.

А сейчас Иштар спрятал ту дверку, и Киндри оказался в ловушке внешнего образа своей души, в затхлом, зловонном, покоробленном коридоре, изнуренный нескончаемым бегом, преследуемый страхом того, что для спасения Торисена ему придется сделать нечто ужасное, что от него требуют; он разбил кулаки, колотясь в запертые двери в поисках той единственной, которая открывается в мир.

«Впустите меня, впустите меня, впустите…»

Попик опять начал слабо биться головой о землю, хотя вроде бы спал. Джейм отбросила в сторону все валяющиеся рядом камни, затем подняла пустой мешок из-под провизии. По крайней мере эта ее догадка верна: только непосредственный контакт с шаниром приводит в действие механизм того ужаса, который она почувствовала в зарослях сумаха, — словно ее вывернули наизнанку. Как и большинство людей, девушка понятия не имела, каков ее собственный образ души, да ее это и не заботило, пока простое прикосновение не оставило ощущения грязи в мозгу, как во рту остается привкус рвоты.

«Ты столько лет жила в неведении, — твердила она себе. — Нет времени останавливаться».

Рассыпавшаяся еда перекатывалась под ногами — яблоки, сухие фрукты, сыр.

Слепой Жур никогда не был удачлив в охоте на добычу, которой не видела его хозяйка, за исключением тех случаев, когда ему помогал аррин-кен Иммалай. Надо приберечь эти уже раз отвергнутые котом корки до его возвращения. Джейм надеялась, что барс все-таки не потеряется.

Собрав скудные запасы, девушка снова уселась у костра, вынула из внутреннего кармашка рубахи маленькую иглу и принялась тщательно штопать разорванные перчатки, не снимая их. Однако четверть дюйма на кончиках пальцев она оставила так. Марк как-то предлагал это. Только идиот отказался бы сейчас от любого, даже малейшего преимущества, и плевать на цену.

Тем не менее обнаженные когти никогда больше не должны коснуться этого чертова шанира.

Джейм выругалась — игла соскользнула, уколов палец.