Довольно быстро, после двух-трех атак с обеих сторон, сражение становилось всеобщим и распадалось на ряд отдельных схваток. При этом каждый вассал или оруженосец старался не отдаляться от знамени своего сеньора и сражаться рядом с ним, что, впрочем, удавалось не всегда. После первого же столкновения опознавательные знаки (знамена, шпоры, рубашки с изображениями гербов) приходили в негодность. И это служило причиной многочисленных ошибок. Можно было, конечно, использовать боевые кличи, но они, скорее, устрашали врага и поднимали общий дух войска, нежели служили ориентирами в гуще сражения. Если эти кличи не являлись политическими или религиозными призывами – как, например, знаменитое «С нами Бог!» крестоносцев, то возглашались названия феодов, иногда сопровождаемые определениями. Так, люди графа Генегаусского гордо восклицали: «Благородный граф Генегаусский!», а фламандские военачальники, намекая на герб своего предводителя, кричали: «Львиная Фландрия!»

Но даже когда в сражении все перемешивалось, каждый рыцарь старался сразиться только с одним рыцарем из противоположного лагеря. Причина этого не столько в соблюдении правил рыцарской чести, которых, в принципе, не существовало, сколько в стремлении к достижению корыстных целей: захватив пленника, следовало потребовать выкуп и тем самым насколько возможно обогатиться. Противников не убивали, а брали в плен и затем продавали. Таким образом, в самых ожесточенных рукопашных схватках постоянно совершались всевозможные сделки: стоило пленнику пообещать заплатить выкуп, его сразу же освобождали, и он снова брался за оружие, чтобы, в свою очередь, пленить того, чей выкуп возместит его собственный ущерб. К тому же суровая военная реальность иногда заставляла изменять даже самым нерушимым клятвам в верности и оказании помощи. Когда сражение становилось слишком жарким, а удача – неверной, сеньору вновь приходилось договариваться с сопровождающим его войском о поддержке! Деньги – вот основная движущая сила сражения. В реальной жизни не существовало воинской доблести Говена, Ланселота и их соратников. Конечно, воины были достаточно храбрыми (в конце концов, кольчуга защищала практически от всех ударов), однако отвага еще не стала необходимой добродетелью. Каждый пытался выйти из боя невредимым, как в денежном, так и в физическом отношении: ловко увернуться от стрел, выпущенных из арбалета (единственного по-настоящему смертоносного оружия), постараться, чтобы тебя не выбил из седла кто-нибудь из пехотинцев противника, которым с началом всеобщей схватки полагалось валить лошадей и стаскивать всадников. В хрониках можно узнать о рыцарях «весьма осторожных» (читай «трусливых»), которые во время боя прятались один за другого.

В этих сражениях больше всего страдала пехота. Ее калечили всадники, топтали кони, и добивали свои в случае общего бегства. Если лучники и копейщики попадали в плен, за них не требовали выкуп у пехоты противника, их просто убивали на месте, чтобы ограбить. У рыцарей, наоборот, раны – многочисленны, смертельные же исходы – редкость. Если верить хроникам, возможно, такое случилось всего один раз, в битве при Бувине. Как бы то ни было, по приблизительным подсчетам, вероятность смертельного исхода составляла около двух процентов. Впрочем, сражение длилось не дольше двух часов, а участвовало в нем не так много войска. Недавние работы показали, что в своем распоряжении Филипп Август имел всего 1300 рыцарей, 1200 обычных конных воинов и около пяти тысяч пехотинцев, в рядах же англо-германской коалиции, возглавляемой От-тоном Брауншвейгским, насчитывалось такое же количество всадников и на одну-две тысячи больше пехотинцев. Эти цифры представляются довольно скромными и весьма далеки от размаха битвы при Солсбери, повлекшей упадок Круглого стола, где, как пишет Вас, сражалось около 100 тысяч воинов и, по свидетельству неизвестного автора «Смерти короля Артура» [76], после целого дня братоубийственной схватки погибли все рыцари легендарного короля.

Однообразная и унылая жизнь средневекового общества вместе с тем бывала и праздничной, и веселой даже для низших слоев населения, поскольку официально существовало время, предназначенное для труда, и время для развлечений. Каждый день им посвящались послеобеденные и долгие вечерние часы, а каждую неделю – день обязательного воскресного отдыха. Кроме того, любая важная церемония сопровождалась коллективными увеселениями, собиравшими рыцарей и вилланов, горожан и деревенских жителей. Литература дает нам, правда, несколько идиллическое, но довольно верное представление о том, как проходил праздник в конце XII века.

Так, по случаю свадьбы Эрека и Эниды «всех местных менестрелей, всех, кто был сведущ в искусстве развлечений, созвали ко двору Артура. В огромном зале царила атмосфера всеобщей радости. Каждый блистал своими талантами. Один прыгал, другой падал, третий фокусничал; этот пел, тот свистел; один играл на свирели, другой – на флейте, третий – на волынке, четвертый – на роте [77]. Девушки танцевали фарандолу. Все участвовали в общем веселье. Не жалели ничего, что могло бы послужить для увеселений (…). Весь день двери не закрывались. Войти в них могли все: и богатые, и бедные. Король Артур ни на что не скупился. Он приказал раздавать всем желающим мясо, хлеб и вино. Никому ни в чем не было отказа. Всех оделяли в изобилии…» [78].

Большинство развлечений являлись общими для всех социальных категорий: прогулки и зрелища (театр, жонглеры, животные), музыка и пение, танцы, но, кажется, любимое развлечение средневековых жителей – это азартные и домашние игры. Все они хорошо известны, и мы не будем на них останавливаться. Однако существовали развлечения, присущие лишь аристократии и не всегда правильно понимавшиеся историками. О трех из них и пойдет речь.

Турниры служили основным развлечением рыцарей. В большей степени, чем война – где настоящие сражения были редкостью, – они составляли основу военной жизни и наиболее верный способ приобрести славу и состояние. Поэтому рыцарские романы и, в частности, цикл Круглого стола посвящают им значительную часть своего повествования. Происхождение турниров известно довольно плохо. Возможно, они связаны с воинскими обычаями германцев. Их средневековая форма получила распространение на территории между Луарой и Маасом во второй половине XI века. И с этого времени, несмотря на многочисленные запреты церкви и некоторых суверенов, популярность их неуклонно росла. Там, где из-за введения Божьего мира частые войны прекратились, турниры предоставляли рыцарям единственную возможность реализовать свою излишнюю агрессивность, а также отличный предлог покинуть замок с его наскучившей монотонностью. Впрочем, на протяжении XII и XIII веков церковь порицала эти пустые встречи для игры в сражение, часто служившие причиной смерти, порождавшие упорную ненависть и ослаблявшие силы христианского рыцарства, единственной заботой которого должна быть защита Святой земли. Однако эти запреты не приносили ощутимых результатов. И если некоторые суверены, например, Генрих II Плантагенет или Людовик Святой, поддерживали их, то большинство оказывались более терпимыми, даже те, кто, как Людовик VII или Филипп Август, относился к самим турнирам без особого уважения. Ведь именно их вассалы становились инициаторами, организаторами, а иногда и главными участниками подобных развлечений. Действительно, во второй половине XII века именно Франция, ее северная и западная части, представляли собой поистине райское местечко для любителей турниров.