…В этот день все было как обычно, даже еще не схлынул поток птичьих стай, упорно стремящихся на север. Им рассказывали, что перелет окончится примерно числу к седьмому, а может быть, даже к десятому. «После праздника Победы уже не летят», — объяснил Володе один местный, странно связав два события.

Необычность проявилась в рыке какого-то жуткого механизма, скорее всего, трактора, раздавшемся около полудня. Действительно, какая-то железяка промелькнула около озера; кто бы это мог быть, при здешнем-то малолюдстве?!

— А ведь отвыкли мы от тракторов… — заметил Дима и тем выразил общее впечатление.

Действительно, странное впечатление производил трактор, ползущий по склону холма.

— Не перевернется?!

— Как видишь, нет… Держится на склоне, ничего.

Оказалось — внук привез на диван бабу Катю, Екатерину Николаевну, и старушка производила гораздо более приятное впечатление, чем здоровенный грубый детина.

— Не обидите бабку? Тогда оставляю вам до вечера.

Но баба Катя не очень нуждалась в опекунах: тихо присела на камень, чтобы видеть долину и озеро. Как раз от этих камней древней оградки открывался вид по крайней мере на двадцать-тридцать километров, до лиловых и сиреневых пространств, где уже терялось всякое представление о формах долин и холмов, где земля совсем сливалась с небом. А главное — видно было озеро, со всем льдом и всеми птицами на нем, как на ладони.

— Хотите видеть именно озеро?

— Я всю долину хочу видеть. Всю жизнь возле нее прожила, немного осталось. А озеро… Никогда не думали, что это может быть последний наш шанс?

— Про последний шанс — не думал… Это как?

— А так, что если уж землю загадили вконец, то ведь можно птицу разводить на озерах. Вон сколько дикой птицы кормится, а разводить еще и домашнюю… Как думаете, можно?

— Думаю, что вполне можно… Только кто же это будет делать, я так задаю вопрос?

— В том-то и беда, что уже некому.

И весь этот долгий весенний день, полный птичьего гомона, хождения с рулеткой и ветра, от которого стягивает лицо, Екатерина Николаевна сидела на камне. Ветер трепал старенькую кофту, развевал края косынки. У Володи все время было неприятное чувство, что Екатерина Николаевна воспользовалась их присутствием и прощается с землей, на которой прожила всю жизнь.

3 мая 1994 года

По мнению Епифанова, восемь километров, до урочища Камыз, надо было ехать на машине, и все эти километры была видна впереди потемневшая от непогоды деревушка с тем же названием — Камыз. «Странное место степь, — думал Володя. — Ехали шесть километров, и все время маячили впереди домики, словно бы и не увеличились. И вдруг выросли, внезапно они уже рядом… Наверное, степняки, все время живущие на открытом пространстве, умеют принимать во внимание особенности степей и знают, как далеко до разных мест… Но на свежего человека это производит очень уж сильное впечатление».

Фомич сбавил скорость, повел ГАЗ-66 по единственной улице, мимо покосившихся заборчиков, каких-то непонятных развалюх. Володя вроде бы привык к убожеству сибирских деревень, на это было что-то даже для Сибири необычное… Жалкие огороды казались еще более жалкими из-за цвета земли — словно пепел высыпали позади домов, между редкими, неровно вбитыми жердями. И никаких палисадничков, никаких аллеек перед обшарпанными домами. Раза два мелькнул недавно, лет пять назад покрашенный дом, а остальные выглядели так, словно с них сошла краска еще во времена Наполеона. Хотя не только во времена Наполеона, деревни не было еще в годы Второй мировой войны, и удивления достойно, как быстро пришли в такое обветшание новые строения. Ни одно дерево не росло в этой удивительной деревне, и даже ржавая техника возле некоторых домов стояла особенно ржавой.

И никакого движения, никаких звуков… Хоть бы залаяла собака, подошел бы к забору человек. Никого, деревня словно вымерла. Или она и правда вымерла?

Даже странно, что за этой деревней открывался ложок, километра три спускавшийся к Плуг-Холю, и дно его уже покрывалось свежей травкой — свое дело делала вода. А по склонам ложка, в самых верхних частях долины, шли курганы. По описаниям, за Камызом их должно было быть около двух десятков, но одного взгляда было довольно: их раза в три больше даже здесь, в самой верхней части ложка. У Максименкова описывались еще какие-то курганы возле самого озера, на восточном берегу. Значит, туда надо делать маршрут.

Володя спрыгнул на землю, прошелся до места, где, выбиваясь из-под земли, тихо журчал крохотный ключик. Кузнечики бросались прочь от его ног, стрекотали в смеси жухлой и новой, ярко-зеленой травы. Припекало, блеяли бекасы; в небе, стоило замолчать двигателю ГАЗ-66, опять курлыкали и гоготали — теперь не над самой головой, а западнее, чуть-чуть в стороне.

Здесь было несколько десятков курганов — Володя не решился бы сказать, сколько именно, потому что многих камней наверняка не видно в траве. Да мало курганов — недалеко от ключа торчали из земли какие-то вертикально вкопанные бревна, выложенные каменные стенки — неужели остатки фундаментов?! Вид у всего этого свежий, надо порасспрашивать местных. Если не жителей Камыза, то искать таких, как Екатерина Николаевна.

— Ребята, тут работы на недели.

— И хорошо, давайте ставить нивелир!

Приятно было смотреть на широкую улыбку Андрея — готов работать. Хорошо, что он взял этих ребят!

— Фомич, быть вам завхозом…

— Не сумлевайся, начальник, я тебе такой кондер сварю, пальчики оближешь!

— Фомич, хватит играть в уголовного! Вы и сидели-то всего ничего…

— Зато сидел за драку, начальник, за то и наколки имею. Не петух я, а в законе, — сипло разъяснял Фомич.

Володя безнадежно махнул рукой; он и сам невольно смеялся, когда этот сильный, добродушный человек начинал играть матерого преступника. И все невольно хохотали, вытаскивая снаряжение, потому что Фомич, изо всех сил придавая доброй физиономии цинично-злобное выражение, снял рубашку, оттянул подтяжки на груди, стал ими щелкать, напевая:

— С одесского кичмана

Сбежали два уркана…

Из знакомых Володи отвратительнее пел только Михалыч. Но даже эти песни Фомича не могли заглушить криков птиц. И ставили котелок на железную треногу, складывали запасы еды и ветошь в самом хорошем настроении. Разве вид Камыза несколько смущал…

— Андрюша… Вы с Димой ведь можете сделать нужные измерения?

— Шутите, Владимир Кириллович?! Вот от того камня возьмем азимут…

И Андрей с Димой, перебивая друг друга, рассказывали Володе, как они будут проводить измерения. Кажется, здесь все будет в порядке…

— Ну, если справитесь сами, я пройдусь по деревне: расспрошу про эти развалины да заодно попробую купить картошки и хлеба.