Однако вернемся к записке. Она миновала все аппаратные рифы и легла на стол Горбачеву. Реакция генсека была мгновенной: включить в повестку ближайшего заседания Политбюро. Остальное известно: вышли партийное и государственное решения, согласно которым письма без подписи больше не проверялись и не брались на учет.

Можно ли было дать отрицательное заключение на письмо-предложение И.Д. Лаптева? Запросто. Не хочу кичиться своими заслугами, но, хорошо зная аппарат, допускаю, что, попади записка Ивана Дмитриевича в тогдашний отдел административных органов, неизвестно, какой вердикт бы ей там вынесли. Ведомственность была настоящим бичом аппарата ЦК.

Конечно, это чистая случайность, что проработку вопроса, поднятого И.Д. Лаптевым, поручили мне. Вместо меня мог быть любой другой работник отдела. Просто у меня, наверное, было больше неприязни к позорной практике рассмотрения анонимок, о которой я во всеуслышание говорил на совещаниях и собраниях. Люди, загнанные в угол многолетней травлей клеветников-анонимщиков, вызывали у меня чувство вины перед ними. Мы были бессильны оградить честных людей от грязной клеветы и бессовестной лжи. Не успеем, бывало, списать в архив не подтвердившийся при проверке сигнал доброжелателя, как на стол ложился очередной пасквиль. И его тоже надо было проверять: создавать комиссию, требовать объяснений, что бесследно для здоровья и морального состояния оболганного, как правило, не проходило.

Из записей для себя

9 сентября. Сегодня готовил «Последнее интервью маршала Ахромеева» для «Свободных новостей», поэтому буду краток. Весь день печатал на машинке. Вчера звонил Асиф Кулиев из Баку — однокурсник по ВПШ. Он тоже безработный, здание ЦК Азербайджана опечатано, ждут съезда. Очень плохи дела у Поляничко, нашего общего знакомого, второго секретаря ЦК Компартии Азербайджана. Асифа вроде приглашают на работу в Верховный Совет, советуется, как поступить. Конечно же, идти. Подбадривал, просил не вешать нос. Сказал, что я для него как брат. Приглашал в Баку.

Сегодня нас пригласили к 14.00 в пятый подъезд в комнату 418. Руководители подразделений и отделов уведомляли о предстоящем увольнении под расписку. Через два месяца — расчет. К 9 ноября. Подарок и поздравление к празднику 74-й годовщины Великого Октября. Вроде бы Секретариат ЦК принял такое решение вопреки распоряжению Силаева. Посмотрим. Ясно только одно — зарплата 20 сентября. Следующая то бишь.

Звонил сегодня Анатолий Набатчиков — бывший корреспондент «Известий» в Монголии. Пару лет назад я был в этой стране во главе делегации работников ЦК КПСС. Потом у него закончился срок заграничной командировки, и он вернулся назад в редакцию. Его должность входила в учетно-контрольную номенклатуру должностей ЦК КПСС. Мне приходилось заниматься его трудоустройством после возвращения из Монголии. А теперь вот какой пассаж. Я сам безработный. Он — спецкор в «Известиях». Тоже обещал помощь и поддержку.

Собрались сегодня своим пресс-центром в пятом подъезде. Фомин, как всегда, притащился через час. Тягостное настроение. Никто не знает, что ждет впереди.

Спросил у Яшина — он был секретарем партбюро отдела, — кто из наших нашел работу. Андрианов вернулся в свою «Рабочую трибуну», но уже на должность обозревателя. А был первым замом главного редактора. С этой должности и пришел первым замзавом идеологического отдела. И чего поперся в ЦК в 55 лет? Лишился всего. Правда, в редакции могут быть кадровые перемены. Васьков вернулся в правительство Москвы. Он пришел помощником Дегтярева — заведующего идеологическим отделом — из Моссовета, где был секретарем парткома. Там его знают. И Егинбарян написал заявление об уходе по личной просьбе. Да, еще Стрекалов ушел в какую-то фирму. И все.

О Рябове, заведующем гуманитарным отделом и секретаре парткома аппарата ЦК КПСС, говорят, что он уже работает с 30 августа в другом месте. Только не известно где. (Позднее, в 2005 году, в своих мемуарах он признался, что работал в Российском гуманитарном университете, у Юрия Афанасьева — яростного ниспровергателя КПСС.)

10 сентября. Вчера Пташкина заказала мне пропуск на сегодня в шестой подъезд. Думал забрать стенографические бюллетени для делегатов XXVIII съезда (через пару десятков лет коллекционеры задрожат!), кое-какие книги, стенограмму пресс-конференции Гидаспова и Нерознака. Увы, все исчезло. Кабинет пуст, ни единой бумажки, ни одной книги.

С утра ездил в «Правду», надо было отправить в Минск кое-какие материалы. Как и в прошлый раз, милиционер внимательно изучил удостоверение и не пропустил.

— Кто дал указание не пропускать по удостоверениям ЦК? — спросил я.

— Администрация издательства. Велено по синим и красным удостоверениям не пропускать.

Администрация — это директор издательства «Правда» Вячеслав Петрович Леонтьев, который десять лет работал в Управлении делами ЦК. Милиция обслуживает издательство по договору. Издательство платит милиции. Оно и заказывает музыку.

На работу шла знакомая женщина из отдела корсети «Правды». Она и взяла пакет. Заодно вынесла мне присланный Улитенком. Это был номер «Свободных новостей» с моим материалом «Участвовал ли ЦК в заговоре?».

После этого поехал в ЦК. Пропуска выдают на бланках российского Совмина рядом с третьим подъездом. На обороте — время выхода из здания, с указанием часов и минут и подписью заказывавшего пропуск. В ЦК был другой порядок, более демократичный. Отметка о посещении не требовалась. Из комендатуры звонили на пост и там заполняли бумажку, которая оставалась на посту. Посетитель мог быть в здании хоть до десяти вечера. При выходе постовой перекладывал бумажку в ячейку использованных. И вся процедура. Никаких отметок о часах и минутах.

Но это к слову. Прошел. Начал делать звонки, говоря языком функционеров.

Позвонил референту Горбачева Виталию Семеновичу Гусенкову. Длительное время он был референтом Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева, а референтом президента стал совсем недавно — пару месяцев назад. У нас с ним были прекраснейшие отношения. Несколько раз он давал мне поручения, характер которых не оставлял сомнений в том, что он обслуживал Раису Максимовну. Сколько он пересылал мне писем, адресованных ей. А сколько было более тонких дел, о которых я никогда не расскажу. Его дача в Успенском была через одну от моей. При встречах мы раскланивались, улыбаясь друг другу.

Однажды он позвонил мне и конфиденциально попросил пристроить рецензию профессора МГУ на монографию его знакомого узбека, партработника. Я это уладил. В другой раз было деликатное поручение, касавшееся Раисы Максимовны. Потом снова одно щекотливое дело, связанное с ее именем. Все было выполнено качественно и в срок.

Как-то, во время очередной телефонной связи, он уловил, что у меня плохое настроение. Объяснил почему: тогда у меня была крупная неприятность, попал, как зернышко, между безжалостными жерновами двух могущественных группировок.

— Почему же вы раньше не сказали? — упрекнул он меня. — Я бы непременно вам помог.

— Да вот такой скромный. Нет у меня никакой поддержки в Москве, Виталий Семенович.