— Не бойся смерти. Там — просто комната с надписью: «Who cares?» и обзором на весь мир. Можно даже заказывать девочек в любое время.

— Ну, хоть там не придется изображать из себя натуралку, — безразличным голосом отозвалась Вероника.

— Блин, я не то хотел…

— Помолчи, а? Ты сегодня достаточно высказал.

Я заткнулся и уставился на Джеронимо. Одного взгляда хватило, чтобы понять: демон раннего пробуждения вновь одолел его. Как яростно он смотрит на сестру, как злобно горят глаза…

Зал продолжал бесноваться, и Черноволосый взглянул на Седого. Тот опирался локтем о трибуну, прикрыв глаза ладонью, но каким-то чудом уловил невербальный сигнал коллеги, поднял голову и застучал молоточком, явно жалея, что под рукой нет кувалды покрепче. Которой можно было бы разбить мне голову.

Наконец, пришла тишина, и Черноволосый, которого мое выступление, казалось, только приободрило, улыбнулся Джеронимо:

— Молодой человек, изложите, пожалуйста, вашу версию событий.

Джеронимо не заставил себя упрашивать. Выпростав руку с указующим перстом, он заговорил:

— Согласно моей версии эта жирная старуха с псориазом, которая имеет наглость называться мне сестрой, во время нападения на транспортер проигнорировала мой приказ и не убила всех врагов, цинично маскируя предательскую деятельность под так называемый здравый смысл! Это прирожденное удобрение для триффидов попросту не смогло оторвать от кресла свой отожранный зад, и…

Я постарался отключить восприятие скрипучего голоса Джеронимо. Покосился на Веронику. Бледная, с бесконечно злым лицом, она сидела, подперев кулаком подбородок, и смотрела на брата.

— Перед полным залом, — процедила сквозь зубы. — Не думала, что до такого дойдет.

— Да он же себя не контролирует, — сказал я.

— А я что, просила утешений?

Пожав плечами, я отвернулся. Кажется, тот короткий миг душевной близости остался в далеком прошлом. Впрочем, мне было все равно. Мой эмоциональный двойник обожрался до такой степени, что мог лишь тихонько пищать на выдохе.

Тем временем выступление Джеронимо прервал Черноволосый:

— Простите, — мягко сказал он, — но я бы попросил сосредоточиться на описании инцидента, приведшего к вашему задержанию. Расскажите, как произошло убийство.

— Ах, это! — Джеронимо отмахнулся. — Форменный дурдом. Мы спокойно ехали, никого не трогали, и вдруг появился этот псих. Не то пьяный, не то обдолбанный, он бросался под гусеницы и орал стихи. Мой дорогой друг Николас включил задний ход, но псих оказался хитрее. В своей неискоренимой жажде самоубийства он обежал вокруг и бросился под гусеницы сзади, нанеся всем нам непоправимый моральный ущерб. Мой друг Николас рыдал над его телом так долго, что все подумали…

— Прокомментируйте доведение до самоубийства! — чуть ли не подпрыгнул Черноволосый, который с каждой секундой волновался все больше.

Джеронимо погрустнел.

— Эта девушка, — начал он тихо, — всегда стояла между ними. Николас и Педро с детства дружили, были не разлей вода, пока не появилась эта коварная разрушительница судеб. Оказывая знаки внимания то одному, то другому, она заставляла их соперничать, сражаться, ненавидеть друг друга. Сейчас я понимаю, что с ее стороны это не было просто игрой. Несчастная, она сама не могла разобраться с тем, что творится у нее в душе…

Джеронимо всхлипнул, и я вдруг понял, что он утирает рукавом самые настоящие слезы. И весь зал внимает ему в благоговейном молчании. Я покосился на Веронику. Слава богу, ее лицо сейчас напоминало иллюстрацию к словарной статье, трактующей слово «скепсис». Почувствовав здесь некую опору, я мысленно прислонился к Веронике, а то трагическая история моей любви уже чуть не растрогала меня самого.

— Когда он узнал о случившемся, то сам чуть не покончил с собой, — продолжал сквозь слезы Джеронимо. — Мы с Вероникой вытащили его из петли, два часа отпаивали грибным бульоном. Скажи, сестра! — Он протянул руку в патетическом жесте.

— Да, Джеронимо, так все и было, — зевнула Вероника. — Ночей из-за него не спали. Вот, до сих пор рубит так, что глаза слипаются.

— Бес-сер-деч-на-я! — провозгласил Джеронимо, и я готов поклясться, что каждый человек в зале возненавидел Веронику Альтомирано. — Вот когда из-под лицемерной личины проглядывают бородавки, псориаз, сморщенная сухая кожа и…

— Скажите, пожалуйста, сколько лет вашей сестре? — перебил Черноволосый.

— Никак не меньше восьмидесяти четырех, — тут же ответил Джеронимо. — Она сожгла паспорт в семьдесят, и теперь пытается притвориться шестидесятилетней, но мы-то с вами знаем…

— Достаточно! Прошу садиться! — ликовал Черноволосый. — Вероника Альтомирано, прошу вас, выйдите сюда и ответьте всего на один очень простой вопрос.

«И что его так радует? — думал я, пока Джеронимо и Вероника, сверля друг друга ненавидящими взглядами, менялись местами. — И почему Седой не остановит этот балаган, давно переставший даже отдаленно напоминать суд? Да и Русый просто кипит от гнева, но не вмешается».

— Милая девушка, — сказал Черноволосый, откашлявшись, и отчего-то покраснев. — Скажите, пожалуйста, вы когда-либо знали мужчину?

— Я знала многих мужчин, вас какой интересует? — откликнулась Вероника.

По залу прокатился смешок.

— Фейспалм, — вздохнул Джеронимо.

— Воистину фейспалм, — подтвердил я. — Кажется, она уделала нас обоих.

Черноволосый покраснел еще сильнее и, встретив насмешливый взгляд Седого, поспешил исправить недоразумение:

— Нет, Вероника, вы меня не совсем правильно поняли, полагаю. Давайте я переформулирую вопрос. Меня вот что интересует: имели ли вы когда-либо половые сношения с мужчиной? Прошу ответить честно, это очень, очень важный вопрос.

Вероника медленно повернулась к нему. Я видел только ее затылок и часть профиля, но подозревал, что Черноволосому досталась целая лавина высококачественных эмоций. Она побледнела, потом покраснела, затем снова побледнела, стиснула кулаки…

И в этот момент я отчетливо услышал, как в голове у Джеронимо что-то щелкнуло. Будто повернули переключатель.

— Попридержи свой грязный язык, ничтожество! — В мгновение ока он вскочил на стол. — Ты о моей сестре говоришь. Она невиннее неопыленного цветка!

Судя по лицу Черноволосого, он испытал огромное облегчение. Отчасти это, наверное, объяснялось тем, что Вероника от него отвернулась и, посмотрев на брата, вдруг улыбнулась ему так неожиданно чисто и светло, будто они снова стали детьми, поддерживающими друг друга в мрачном и угрюмом доме Альтомирано.

И тут раздался — совершенно отчетливо! — еще один щелчок, и Джеронимо добавил:

— К тому же она — лесбиянка!

Прежде чем хоть кто-то успел засмеяться, ахнуть или хоть обдумать услышанное, руки Вероники взметнулись к горлу. Второй раз я видел в действии эту ее сущность, и второй раз меня бросило в дрожь.