– Отлично! Оторвемся! – с энтузиазмом соглашается Линда.

Она оставляет палантин на диванчике, мужчины тем временем снимают пиджаки, и все присоединяются к танцующим. В центре зала вокруг Иванки уже собралась кучка самых отчаянных танцоров. По просьбе Надин, была приглашена известная диджей из Австрии Доминик Жардан, которой Томмазо щедро заплатил. Она машет рукой со своего подиума, приглашая всех танцевать.

И вот под ремикс Panjabi MC «Mundian to Bach Ke» Надин врывается в толпу и призывно танцует перед Алессандро. Джорджо и Фаусто присоединились к «паровозику» вокруг Иванки. Линда отошла в сторону, а ливанская пантера на высоченных каблуках тем временем исполняет танец живота.

Линда чувствует к Надин отвращение. Лицо ее горит, у нее слабость – отчасти в этом виноват алкоголь, а еще – чувство конкуренции. Так бывало всегда, когда она сталкивалась с достойной соперницей. Ей хочется сорвать с нее платье и оттащить Алессандро, но вместо этого она садится в кресло и наблюдает за ними. Ничего не поделаешь, битва против Надин проиграна.

Между тем Алессандро с наслаждением танцует с этой леди из высшего общества; все, что ему остается, – вторить ее движениям, пытаясь двигаться в такт. Он совершенно забыл про Линду и не прочь поразвлечься с прекрасной хозяйкой дома. Красивые орехово‑карие глаза Надин с подводкой и черными тенями делают ее взгляд магнетическим. А эти гладкие, блестящие волосы – ему хочется гладить их и вдыхать фантастический запах.

– Ты хорошо танцуешь. Но тебе, наверное, это все говорят, – шепчет ей Алессандро.

– Спасибо. Я знаю, – Надин проводит пальчиком по его щеке. – Но из твоих уст это звучит совершенно по-иному.

Линда чувствует к Надин отвращение. Лицо ее горит, у нее слабость – отчасти в этом виноват алкоголь, а еще – чувство конкуренции.

Ее губы так и зовут. Алессандро улыбается, и ему кажется, что в ушах звенит. Он танцует, плохо попадая в ритм – только чтобы поддержать ее игру. Медленно вытягивает руки перед собой, будто указывая на нее, но смотрит куда-то в пустоту; потом заводит руки за голову, проводит ими по торсу до бедер, останавливается, делая призывное движение, перед которым трудно устоять.

Во всяком случае, так ему кажется. Не такой уж он и эксперт по обольщению – ему не очень удается делать это естественно.

Сработало.

Музыка продолжается, а Надин хватает его за запястье и что-то говорит на ухо. Линду распирает любопытство: она видела эту сцену от начала до конца и не верит своим глазам. Надин тащит Алессандро к двери, ведущей к заднему двору виллы. Он на мгновение оборачивается, ища глазами Линду, и скрывается в кромешной тьме.

Линда видит, как они выбегают на улицу и исчезают за деревьями.

– Вот стерва! – не сдерживается она.

Но не следует раздражаться. Это бессмысленно – как и в тот день, когда он был с Валентиной. В это время к ней сзади подошел Томмазо:

– Ты прекрасна сегодня, – он нежно дотрагивается до ее шеи. – Даже красивее, чем обычно.

Линда поворачивается – от неожиданности у нее перехватило дыхание. Должно быть, он тоже видел эту сцену – когда Надин набросилась на Алессандро, как тигрица.

– Спасибо… А больше ты ничего не хочешь сказать?

Томмазо улыбается немного устало. Берет два бокала с шампанским и протягивает один Линде.

– О чем?

– Ну, ты ведь тоже их видел, не притворяйся, – Линда берет бокал, но не пьет.

Томмазо делает маленький глоток.

– У нас с Надин негласный уговор, – объясняет он с каким-то неопределенным выражением лица.

– То есть? – Линда непонимающе мотает головой. – Объясни, пожалуйста.

Он делает большой глоток шампанского. Оно бежит по горлу, холодное, сухое.

– Я не из ревнивых. И уж тем более не представляю, что мог бы встречаться с ревнивой женщиной, – говорит Томмазо с каменным взглядом. – Из всех человеческих страстей ревность наносит самый большой вред. Надин – взрослая женщина, она все понимает и вольна делать со своим телом все, что хочет.

И все же, когда он увидел Линду вместе с Алессандро, у него внутри шевельнулось нечто похожее на ревность – хотя бы самому себе он должен в этом признаться.

– Вот уж не поверю, что тебя нисколько не волнует, что она уединилась с моим другом, – спрашивает Линда, зондируя почву.

– А зря. Я совершенно спокоен. Главное – чтобы она вела себя прилично и не ставила меня в неловкое положение. А на этот счет я могу не волноваться, – отвечает холодно Томмазо.

Но сейчас он думает не о Надин, а о Линде. Томмазо не понимает, что в ней его притягивает: ироничные глаза или наивная манера поведения? Ее присутствие? А может, волшебная аура?

– И тебя это устраивает? – огорченно говорит Линда.

– Мы раньше уже изменяли друг другу, но все осталось между нами.

Линда прислоняется к стене, глядя в пол, – она не знает, как реагировать на такое откровение. Может быть, она только что это поняла. Но не так уж это и неожиданно, учитывая, кто такой Томмазо? «Значит, я всего лишь одна из множества твоих любовниц?» – так и хочется спросить Линде.

Он нежно дотрагивается до ее подбородка и поднимает его двумя пальцами.

– Но сейчас я не хочу об этом говорить, – произносит он глубоким голосом.

Линда смотрит ему в глаза, по спине ее пробегают мурашки. Проклятье, он ей нравится, и она не знает, что с этим делать.

– Я тоже не хочу.

Она притягивает его за ремень. И в этом прикосновении – все: желание быть вместе здесь и сейчас. Они хотят обладать друг другом снова и снова.

Томмазо прижимает ее к колонне и проникает рукой под юбку, между ног.

– Я хочу тебя, – шепчет он ей на ухо и, не давая ей опомниться, запечатывает рот поцелуем. Они в главном зале, где проходит церемония и полно гостей. Два ряда колонн недостаточно широкие, чтобы их скрыть. Хотя они даже не пытаются спрятаться.

* * *

Алессандро пьян, но замечает обстановку того места, куда его притащила Надин. В чуланчике рядом с хозяйской спальней довольно комфортно. Уютное помещение освещают синие напольные светильники. В воздухе стоит возбуждающий аромат цветов, сахара и мирры. Из скрытых динамиков приглушенно льются арабские мотивы. На стеллажах аккуратно расставлены флакончики с кремами, стеклянные вазы, изящные баночки с лосьонами для тела, лопаточки из кедра. Он будто очутился в миниатюрном салоне красоты.

Мгновенно они оказались у кровати с балдахином, среди бескрайнего моря темно-синего шелка. Надин раздевает его, расстегивает одну за другой пуговицы красной рубашки, потом толкает на кровать, наклоняется и легонько лижет его левый сосок, описывая кончиком языка концентрические круги.

У Алессандро еще не было такой шикарной женщины, возможно, подобного случая больше не представится.