он многозначительно смотрел на меня, потом продолжил: – Сколько нужно людей, ресурсов, чтобы перенести реальную реальность в виртуальную? При том, что живая материя все время меняется. У меня куча знакомых – такие же студенты, как и я, целыми днями прописывают Москву в воображаемом мире. Реклама, городской ландшафт, коммерция, транспорт, население, медицина и так далее и так далее. Неплохо зарабатывают, между прочим. Они одной Москвой уже на всю жизнь работой обеспечены! А вокруг целый мир!

– Но ты вот, например, учишься на физика. Значит, есть и другие.

– Нету никаких. Учиться-то я учусь, но работать надо. Физика не та область, где можно с одним компом чего-то нарыть. Она требует эксперимента. А он нынче денег стоит. Которых никто не дает.

– Подожди. Еще в мое время, а прошло всего ничего, строили какие-то ускорители, термоядом занимались, бозоны искали. Не может быть, чтобы за тридцать лет это все забросили. Значит, и люди есть, те, которые со всем этим работают.

Федор со скептической ухмылкой откинулся в кресле, проводил взглядом мать, принесшую посуду, и заявил:

– Это все инженеры! У них задача, за нее платят – они ее решают. Как на самом деле – не их ума дело. Я, кстати, таким же стану. Зовут работать на термояде. Буду повышать экономический выхлоп реактора, так сказать. – Он посмотрел на меня с ехидцей. – Дед, ты интересный! Как ты думаешь, если человеку сытую и обеспеченную жизнь дать, будет он пахать, тайны вселенной искать?

– Будет, – не согласился я.

– Ха-ха, два раза. Дед, ты же принципы знаешь – критерий истины практика. Ну так посмотри на организмы, которые нашли вечную экологическую нишу! Они сотни миллионов лет не меняются. И человек такой же. Пока саблезубые за пятки кусали, он думал, изобретал. А как перебил их, житье-бытье наладил, так и сдулся. Если тебе за рисование лейблов в Вирте платят в два раза больше, чем профессору, который нам из упрямства физику твердого тела читает, то кем ты станешь? Правильно! Художником. А Вирт абы каких художников не желает – ему лучших подавай! Вот и не осталось физиков! Как и антропологов, и палеонтологов и прочих. Не, они есть, конечно, но только на весь мир – единицы. Друг друга знают, редкие гранты совместно пилят. Вот только лучшие ли они?

– Федь, ты пессимист!

– Стал таким, – заметил он, принимая от матери корзинку со сладостями.

– Я верю в людей. Да и не нужны мне профессора, по большому счету. Я как вирус. Мне важно оставить здесь побольше информации. Испачкать, так сказать, благостную картинку. А люди разберутся. Сами раскопают, проверят и повторят. Загадка не даст им успокоиться. Главное, чтобы у них были исходные данные. Трудно построить теорию того, чего ты никогда не наблюдал. А я – как раз такое. Вот, возьми мой халатик. Представь, что подумает какой-нибудь ботаник или генетик, когда выяснит, что его ткань сделана из волокон растений, которых никогда на Земле не было? Или если кто-то вздумает проверить новую физику? А вон тот камешек – камешек ли это? Я, например, никогда такого материала не видел.

Федор схватил виновника моих бед и завертел в руках.

– Ну да. Любопытно. – Он поднял на меня взгляд. – Можно я его в лабораторию отнесу?

Я на мгновение завис – камень все еще соединял в моей душе два мира, хотя, возможно, это и было одноразовое устройство.

– Бери. Но с условием – не ломать. И вернуть мне.

– Да без проблем, – легко согласился Федор.

Даша вздохнула. Мы, не сговариваясь, уставились на нее. Она улыбнулась, махнула рукой – все нормально. Ее взгляд метнулся, какое-то мгновение она сидела уставившись в полутемный угол, потом подняла на Федора удивленные глаза:

– Федь, а так может быть? – И после паузы: – Сети нет.

– Как это? – Федор усмехнулся, замер, подражая матери, и с явным удивлением обернулся ко мне: – Нету! Изолированный дин. Все работает, а большой сети не видно.

Я остался спокоен – ну нет и нет, что такого? Пожал плечами. В коридоре квартиры что-то щелкнуло. Хозяева замерли, повернув головы на звук, я в полном недоумении следил за ними.

Быстро, по-деловому, в комнату вошли один за другим двое. Молодые, сухощавые, с быстрыми точными движениями. Решительные. Стоило Даше вскочить, издав неясный звук, один быстро протянул руку, что-то хлопнуло, и дочь осела в кресло. Я и не заметил, но, оказывается, уже стоял на ногах. Дернулся Федор. Еще один хлопок – на этот раз руку вытянул второй. Я разглядел короткий черный цилиндр в его ладони. Федор повторил движение матери. Я изумленно всмотрелся: они не упали, не рухнули, подкошенные, они опустились в кресла как будто сами, как если бы из последних сил управляли собственным движением, но теперь замерли неподвижными куклами, сохраняя положение тел, даже моргая, но совершенно безвольно. Двое расступились, сосредоточив внимание на мне, но ничего не предпринимали.

– Все в порядке. Оставайтесь на месте, – глухо пробурчал тот, что был слева.

Позади ворвавшихся ощущалось какое-то движение, кто-то перемещался по квартире, но я его не видел, с изумлением рассматривая гостей. Оба в светло-серых комбинезонах с накинутыми и плотно затянутыми капюшонами, на руках такие же серые перчатки, обуви нет – точнее, она пряталась под полностью закрывавшими ноги штанинами. Нижняя часть лица прикрыта чем-то вроде воротника, глаза закрывают очки, за блеском стекол ничего не видно. Оба, как одинаковые болванчики, зажали в правых кулаках то оружие, которым обездвижили дочь и внука, но на меня не направляют, держат вроде эстафетных палочек.

Я подобрался. Один против двоих с оружием – без шансов. Разве что попытаться прыгнуть, и в этот момент в проеме двери появился новый персонаж. Шагнул в комнату. Такой же комбинезон, но человек другого типа. Невысокий, плотный – я сразу почувствовал, что он гораздо старше. Те – бойцы, этот – командир.

Пришелец спокойно огляделся, задержав взгляд на дочери, шагнул ближе ко мне, всматриваясь в мое лицо.

Не знаю, что со мной, наверное, я ненормальный – в книжках пишут, как у