ни я, он всё ещё был бы жив. Он всего лишь пытался нам помочь, помочь мне, и он умер из-за меня. Иногда, когда я закрывала глаза, я вспоминала боль и ужас, написанные на его морде в тот момент, когда Обливион поглотил его тело. Я чувствовала совершенную беспомощность, стоя там и будучи не в силах ему помочь. Я не знала, когда эти образы перестанут проигрываться у меня в голове.

Мой отец был жив, судя по поведению камней авроры в моих сережках, которые светились жизненной энергией, но это пока Эйро и Нура вели себя хорошо. И всё же мне казалось, что он был мёртв. Если бы он снова не пришёл в Туонелу, я, вероятно, никогда бы его больше не увидела. Никогда его не обняла, не поговорила, никогда бы не почувствовала эту безусловную любовь, благодаря которой я жила и переставляла ноги, сколько я себя помнила. Я хотела задать ему столько вопросов.

Я хотела знать, почему он никогда не рассказывал мне про Расмуса? Я хотела знать, как это вообще произошло? Как он мог переспать с Лоухи, зная, каким монстром она была? Я хотела знать правду о том, почему меня увезли в Америку.

Может быть, моя мать узнала, кем я на самом деле была? Или что он был шаманом? Или узнала про Расмуса? Может быть, она увезла меня, так как боялась того, кем я могу стать? Может быть, она меня защищала?

Любила ли она меня… или боялась? Потому что я росла с осознанием того, что она меня боялась, даже если я этого тогда не понимала. Моя мать, у которой никогда не было на меня времени, кроме тех моментов, когда у неё получалось слепить из меня то, что она хотела. И, конечно же, как бы я ни старалась, у меня никогда это не получалось. Я ни разу не смогла стать той, какой она хотела меня видеть.

И всё же в течение всех этих лет я думала, что моя мать хотела сделать меня похожей на себя. Сделать из меня ещё одну версию себя, заставить меня пойти по её стопам, и я прогибалась, пытаясь угодить ей и стараясь избавиться от своей собственной идентичности, которая была такой незнакомой и постоянно меняющейся. Каждый день я приходила домой из школы и репетировала речь, которую я скажу ей за ужином, придумывая темы для разговоров, которые сделают её похожей на меня. Это могла быть хорошая оценка за тест, или комплимент, полученный мной от популярной девочки, или мои успехи в физкультуре. Я цеплялась за любую тему, в надежде, что она будет мной гордиться. И даст мне хоть что-то.

Но дело было не в этом. Ей было всё равно, похожа я на неё или нет, она просто не хотела, чтобы я стала похожей на отца. Она не хотела, чтобы я была самой собой. И когда я, наконец, вырвалась из-под её гнета, когда я не могла уже больше танцевать, потому что не могла больше быть худой, и перестала пытаться стать той, кем я не являлась, она полностью от меня отдалилась. Как только мне исполнилось восемнадцать, она пропала, а я оказалась на улице. Он выбросила меня, словно старое украшение, которое она больше не хотела носить.

Постепенно у меня исчезла семья.

И меня это устраивало, или, по крайней мере, я так себя убеждала.

А затем… у меня снова появилась семья.

В виде Расмуса, брата, о котором я не знала, и которому я хотела верить, несмотря на то, что с нами произошло. И если уж я ему верила, то я оплакивала его, потому что Лоухи поймала его в ловушку, и всё хорошее, что в нём было, обожание и преданность по отношению к моему отцу — нашему отцу — и его беспокойство обо мне, всему этому не суждено было снова проявиться, так как его мать собиралась его развратить. Она собиралась опустошить его так, чтобы в нем не осталось ничего хорошего. Демон должен был победить.

А теперь что касается Мора.

Единственный человек, который, как мне казалось, мог когда-нибудь стать моей семьёй… вот чёрт. А ведь он был теперь моей семьёй! Мы были женаты. Какой бы безумной ни была эта свадебная церемония, она состоялась. Я была теперь замужем за Мором. Я была его женой, его богиней, его королевой.

Королевой на дне ямы, о которой он скоро должен был забыть.

Внутри меня зажглась искра гнева, но у меня не осталось энергии, чтобы разжечь её в пламя. Мор хотел наказать меня за то, что я сделала. Он думал, что, оставив его, я совершила преступление самого высокого порядка, и этот Бог хотел, чтобы я заплатила за это. Иногда мне казалось, что он вообще не верил в это глупое пророчество. Мне казалось, что он просто хочет мучить меня до скончания веков, потому что ему скучно.

Скучно и одиноко. И моя боль доставляла ему удовольствие.

«Но ведь твоё удовольствие тоже доставляло ему удовольствие», — напомнила я себе, вспомнив о том, что происходило несколько недель назад, и о том, что даже тогда он относился к моему телу так, словно я уже была королевой. Я всё ещё помнила его взгляд в тот момент, когда я кончала. Он смотрел на меня так, словно я была солнцем, таким редким, драгоценным и могущественным.

От этих воспоминаний моё сердце забилось немного быстрее. Этого было недостаточно, чтобы похоронить боль у меня в груди, но это помогло мне отвлечься. Как могло всё так быстро поменяться?

Подождите.

Что это было?

Я прищурилась.

Стена темницы, находившаяся в тени, на которую я отрешенно смотрела… двигалась. Чем больше я пыталась на ней сфокусироваться, тем больше я понимала, что смотрю не на камни, а на что-то между мной и камнями.

Нехорошо.

Я резко вдохнула и села. Моя голова закружилась и заболела, когда я это сделала.

«Не бойся, моя королева, — сказал голос в темноте. — Я пришла, чтобы позаботиться о тебе».

Я моргнула, и мой пульс замедлился, когда знакомая фигура выступила вперед.

Чирк.

Зажглась спичка, которая сначала осветила пальцы в атласной перчатке и чёрный кружевной рукав, а потом я увидела свою мёртвую прислужницу, Райлу, стоящую передо мной. Её лицо было скрыто под чёрной вуалью.

— Райла, — сказала я, и мой голос сорвался.

«Не пытайтесь говорить», — сказала она, присев на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. Спичка все еще горела у неё в