– Соколова Ольга! – И недовольно закрыл глаза.

– Соколова Ольга! – смущенно сказал Вивиорский.

– Сок… Оля… – нагло подхватил Кондратий.

Блюдце крутанулось с жуткой скоростью. Они пытались оторвать пальцы. Не могли. Пальцы были словно примагниченные. Пальцы жгло. Они не могли открыть глаза. Потом их тела тряхнуло. И отпустило… Они отдернули пальцы. На автомате открыли глаза. Над столиком рассеивался сиреневатый дымок. Девчоночий голос спортивно крикнул, удаляясь:

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Через десять минут в другом, парадном кабинете выпили по бокалу шампанского.

– За нас с вами и за х… с ними! – зычно прорычал Кондратий.

– С ними? – встрепенулся Соловей.

– С ними, с призраками… Играем. Любопытствуем. Слушаем ересь всякую. И тянет, тянет, как наркотик. А зачем? С огнем играем, парни. В следующий раз еще пришибет током этим поганым. Сука, бля, на Совбез успеть надо.

– Током, думаете? – спросил Певец.

– Ну а чем? Законы физики, епта. Еще не изученные. Знаешь за сколько нам схему этого вызова торганули? За сенаторское место. Они схему – мы им место.

– А продал кто? – переспросил Ппевец. – Вы так мне никогда и не сказали.

– Сказать? Да секрет небольшой. Ангарские, кстати, ребята, наши. Говорю тебе, как сыну, Дениска. Бывший мэр Ангарска торганул. Он по этой схеме всех, кого замочил, вызывал… И базланил с привидениями. Ха-ха! Помнишь, Витя, как мы схему получали? Молчишь? Правильно. Отмокай.

Вивиорский молчал, он стоял у окна, пепельно-серый, и мелкими глотками цедил шампанское. Сквозь жалюзи ему был виден бессмысленный город.

– За счастливость! – Кондратий поднял бокал.

Ночью Степан Неверов скачал в инете новый хит Дениса Соловья. Денис заиграл в наушниках. Оперным голосом он пел в отвратительно разбитном ритме:

Я тебя люблю,

То есть ай лав ю,

Я тебя ловлю

И в себя волью…

– Странно, – произнес Степа вслух.

Соорудил файл и в нем набарабанил стих, сам не понимая, о чем:

Соловей, соловей,

Не разбойник ли ты?

Эй, в себя ты не лей

Чью-то кровь и мечты!

Льется в глотку счастливость —

Чтобы зубы росли…

И в тебя она влилась,

Оторвав от земли.

И звучит – что есть силы,

Все быстрей и быстрей

Над оскалом могилы

Соловьиная трель…

Потом в том же файле он принялся писать про посещение организации «Птенцы Счастливости». Правда, в молодежной газете «Реакция» его текст так и не вышел.

С белым голубем они встретились сразу после Нового года.

Читатель знает, кто такой белый голубь?

Знает читатель, что голубя со Степой роднило?

Они сидели у того дома на Малой Бронной за столом, застеленным полосатой клеенкой. На окне серебрились морозные узоры, точно таинственные шифры. Хозяин заботливо протер клеенку влажной тряпочкой, стряхнул крошки в ладонь, и ссыпал в миску.

– Для голубей, – объяснил Ярик и пожаловался: – После праздников башка трещит.

– Та же байда.

– Значит, по сочку? Я себе зарок дал: неделю не пью.

– Идет.

– Ну, как дела?

– Лучше всех!

– Это правильно. – Ярослав налил Степану полную чашку яблочного сока из светло-зеленого пакета с темной надписью «Добрый». – Ты парень будь здоров! Работаешь как проклятый.

– Стараюсь.

– Нет, ты не скромничай…

– Спасибо.

– Небось уже на тачку скопил нехилую?

– Какое там. Ты разве не знаешь? Какой наш доход? Копейки…

– Центы… Цент доллар бережет! Где Новый год встречал?

– Дома. С родоками.

– Уважил, значит, старость?

– Ну.

– Степ, а теперь мне скажи без передачи. Просто скажи. Как другу. Дожали мы этих пидарасов?

– По-любому, Яр!

– А то меня от министра дергают. Опять эти захватили че-то, опять петарду взорвали. А кому отдуваться? Нашему отделу.

– Да все, выдохлись они. Воронкевич, Огурцов, Мусин… Они уже не выживут.

– Слыхал, Ляля пропала? Эта… Голикова.

– Слышал. Наверно, в проститутки нанялась. И в Турцию уехала! Хи-хи-хи!

– Ха-ха-ха!

Ярослав Углов родился в подмосковном Климовске в многодетной семье учителя-физика. Дисциплинированный, усидчивый, толковый, умевший за себя постоять. Его кроткая внешность располагала к нему людей. Давно замечено: ясноглазым блондинам доверяют больше, чем жгучим брюнетам с угольками глаз. Блондины предсказуемее. Из семьи и даже из класса он единственный выбился в Москву, и не куда-нибудь, а поступил в академию ФСБ и ее закончил. Но потом начались совсем неблестящие будни, просиживание штанов в одном из отделов в Москве. Поденщина, скудное жалованье. Объект разработки – молодежные организации.

Его жизнь обновило знакомство с Катей. Она работала в пресс-службе МУРа. Породистая и игривая баба была его старше на семь лет.

В отношениях людей, будь это друзья, любовники, супруги, всегда есть «мужик» и «баба». Один дергает другого. В их общении Катя была мужиком – своевольным, самостоятельным, обеспеченным, разведенным. Ярослав потек перед ней… Он ходил на цыпочках, прислуживал, даже жарил для нее мясо. Даже чистил ее туфли в прихожей. При этом стал рвачом – старался добыть денег больше, больше, больше, лишь бы угодить Катеньке.

– Мур-мур-муреночек, – ворковал он по-голубиному и тер ее веснушчатую гибкую спину мыльной мочалкой.

Катя была большая, плотоядно пухлая женщина с шикарной гривой.

Поженились и стали жить у нее в элитной квартире на Малой Бронной.

И вдруг Катя пропала.

Ее нашли быстро. Ее и сослуживца, связь с которым она никогда не прерывала. Лежала себе на расстеленной шубе, а он лежал на пальто. На разложенных креслах в салоне старенького «мерса». Машина стояла в подземном гараже. Они замерли в газовой застекленной камере, минуту назад испытавшие спазм и уже двадцать часов как мертвые. Выхлопные газы их убили, попав в салон из прохудившегося провода.

У Ярика мозг заклинило. И он сказочно доверял Кате! Чтоб ее разорвало в гробу! В день, когда тела эти обнаружили, Углов задумчиво вышел на Тверскую улицу, с тротуара на проезжую часть. И побрел на другой берег. Визг тормозов, бешеные сигналы… Его чуть не задавили.

Той ночью он шатался среди двориков и ногой фаталиста вышибал фары спящих машин.