Он принимается наводить чистоту. Коробка с пиццей отправляется в холодильник. Использованные стаканы — в раковину.

— Невероятно, как у тебя только язык повернулся. — Он избегает встречаться со мной взглядом.

И я сама вдруг не верю, что могла сказать такую глупость.

Слышу громкий голос у себя в голове: Вот почему тебя никто не любит. Ты испорчена и сломлена, и ни один порядочный парень никогда…

Говорила же я доктору Броуди, что та маленькая девочка, тянущая за рукав, меня не послушает. Тоскующая по любви малышка до сих пор живет внутри меня. В ответ Кевин уверял меня, будто я ошибаюсь и теперь, после открытия правды о моем детстве, все изменится к лучшему.

Но он много что говорил.

И последние слова были самыми ужасными.

Я сохранила сообщение на телефоне, чтобы не забыть никогда. Сообщение, которое положило всему конец.

Я не люблю тебя. Я вернулся к жене. Пожалуйста, больше не пытайся связаться со мной.

Я готова сделать то, что требует голодная малышка, — вернуть расположение лучшего из мужчин — Джонатана Филдинга. Теперь ее голос заглушает все остальные и звучит громко и безнадежно. Начинаю продумывать план, как заставить Джонатана поверить, что я его достойна. Хитростью привести к мысли, что я не такая, какой кажусь, пусть даже только что обвинила его в чем-то ужасном.

— Прости, пожалуйста… — начинаю я, но звонок в дверь не дает мне продолжить.

Он поднимает взгляд и смотрит мимо меня на дверь. Он зол и раздражен, когда несется на всех парах в тесную прихожую.

— Скорее всего, мой сосед, — говорит он. — Мы слишком расшумелись.

Он идет к двери так привычно, будто ему уже приходилось объясняться, почему он вместе с какой-то женщиной так шумят посреди ночи. Пока он поворачивает замки, его губы уже скривились в извиняющейся улыбке.

И вдруг входная дверь под напором снаружи обрушивается на него с небывалой силой. Оглоушенного беднягу прибило спиной к стене, и когда, сползая, он начинает крениться вперед, дверь хлопает во второй раз, и Джонатан падает на пол. Она бьет снова — тяжелым металлическим углом прямо в лоб.

Я неподвижно уставилась на Джонатана Филдинга и его кровоточащую голову. Смотрела, как растекается лужа у его лица.

Со мной такое уже было. Я уже это видела.

Я смотрю на дверь.

— Лора!

На пороге стоит мужчина. Сначала я не узнаю его из-за длинного козырька бейсболки и натянутого сверху капюшона.

И потом, рассмотрев нанесенные жертве раны, он поднимает голову.

— Гейб? — бормочу я. Кажется, у меня начались галлюцинации. — Это ты, Гейб?

Я говорю это снова как заведенная, но он уже суетится в пустынной квартире: хватает сумочку, замечает мои ключи от машины — и бросает их в карман.

Затем он оглядывает меня с головы до ног.

— Где твои туфли? — Прежде, чем я успеваю открыть рот, Гейб уже находит шпильки в углу за дверью.

— Ты пришла в плаще? — я качаю головой, по-прежнему ошеломленно глядя на него.

Перевожу взгляд на Джонатана Филдинга и небольшую, но быстро растекавшуюся лужу крови. Он даже не стонет, а застыл там, где упал. Джонатан свернулся как зародыш в утробе, перекрыв половину прихожей. Большая рана у кромки волос, куда пришелся удар острого дверного уголка, обнажает кость.

Гейб замечает мой взгляд и прекращает свои поиски. Он встал передо мной, загораживая обзор.

— Лора, — твердо говорит Гейб, ожидая, когда мой блуждающий взгляд, медленно перемещаясь с лежащего на полу мужчины, встретится с ним глазами. — Нам пора сматываться отсюда. Сейчас же!

Я не в силах вымолвить ни слова. Память снова унесла меня на проселочную дорогу на опушке леса. Где я стою с битой в руках над распластавшимся у моих ног мальчиком.

— Ну же! — Гейб переходит от убеждений к приказам. Он хватает меня за руку и тащит к выходу.

Мои голые ступни скользят по полу и я, спотыкаясь, начинаю перебирать ногами вслед за Гейбом. Он продолжает закрывать от меня кровавое зрелище, пока мы не минуем неподвижное тело, а оказавшись на лестничной площадке, аккуратно прикрывает дверь у нас за спиной.

Потом мы пускаемся в бега.

39

Роузи. Настоящее время. Суббота, 1.30 дня.

Бренстон, Коннектикут

Роузи слушала рассказ мужа, и каждое его слово пробуждало воспоминания, которые теперь виделись в совершенно ином свете.

Я узнал об этом в конце мая, после смерти отца…

К тому времени родители Джо больше десяти лет жили в Мэне.[576]После рождения Мейсона Роузи с мужем стали ездить к ним два раза в год. Малышу нравилось на пляже. Роузи — бесплатные няньки в лице родителей мужа. Они ей никогда не нравились. Его мать казалась слишком взбалмошной, а отец — бесчувственным сухарем. Роузи относилась к ним так всегда, вплоть до кончины мистера Ферроу летом.

Мать узнала об этом, когда я учился в девятом классе… Вот почему мы переехали.

До переезда миссис Ферроу наряду с миссис Уоллис частенько сидели у Лохнеров на кухне. Мать Роузи готовила им кофе, и они обсуждали собственных супругов и детей. Иногда женщины говорили громко, взрываясь от хохота. Порой — тихо и со слезами на глазах. Роузи никогда не задумывалась, почему по воскресеньям отец Джо почти никогда не присоединялся к ее папаше выпить пива, или почему чета Ферроу никогда не приходили к Лохнерам на вечеринку, когда был их черед принимать у себя соседей.

Она не хотела, чтобы мы знали, ни за что. Но отец оставил письмо…

Все эти годы семья Ферроу скрывала скелет в шкафу.

И столько же лет — семья Лохнеров.

— Что ж, — заметила Роузи, когда Джо замолчал, — это объясняет, почему твоя мать всегда меня ненавидела. Почему не хотела, чтобы мы встречались, и чуть не слегла от удара, когда мы поженились.

Джо не ответил. Он сидел напротив Роузи, рассматривая сложенные на столе будто в молитве собственные руки.

— Почему ты сказал об этом Лоре, а не мне? — целый час именно этот вопрос не давал ей покоя.

Набрав полную грудь воздуха, Джо откинулся на спинку стула. Какое-то время он напоминал ледяную статую.

Роузи не стала переспрашивать. Она смотрела на мужа и ждала, когда он ответит.

— Я пообещал матери никому ничего не рассказывать. Ни тебе. Ни Лоре, — наконец заговорил Джо. — Помнишь, мама хотела поговорить со мной наедине, когда мы приехали на похороны?

Роузи ничего не забыла. Женщина почувствовала вину, потому что тогда она разозлилась, ведь они с Джо уже готовились ко сну после длинного, полного переживаний