Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто и не помнит, что Роузи не раз приходилось карабкаться вслед за сестрой, забывая о собственном страхе, чтобы помочь той спуститься на землю. Но так оно и было.
А что же теперь, Лора? Где ты?
Отбросив дурные предчувствия, она внимательнее, чем прежде, оглядела спальню. Так, будто никогда прежде не видела. Неважно, что она приносила сюда сестре еду, приводила Мейсона попрыгать на кровати. Заглядывала, чтобы спросить, не хочет ли Лора прогуляться или прокатиться на машине или улизнуть в бар после возвращения Джо с работы. Она была здесь десятки раз, но никогда не воспринимала комнату вне Лоры. Остальное было лишь фоном, декорацией. Теперь же в отсутствие сестры все видится иначе.
Роузи огляделась. Четыре кофейные кружки: одни пустые, другие — с засохшей гущей. Три грязных блюдца. Четыре стакана. Роузи аккуратно собрала посуду, методично ставя ее на пол прямо в коридоре.
Затем она окинула взглядом неубранную кровать. Черные тени для глаз на подушке. Простыни и одеяла, смятые в тревожных снах. Мечтах. А может, и кошмарах.
Лора, тебе по ночам не дает покоя прошлое? Именно поэтому ты не можешь заснуть?
Она расправила постельное белье и застелила кровать. Вернула на место подушки, валявшиеся на полу. Присутствие Лоры ощущалось повсюду. Ее запах. Разбросанная одежда. На стуле. На прикроватной тумбочке. И даже на полу. В шкафу — вещи свисали с полок, Лору, похоже, не заботило, что они помнутся. Как и не волновал порядок. Роузи расправляла одежду, проверяя карманы, избавляясь от царящего в комнате хаоса, словно это поможет обратить время вспять и вернуть Лору домой живой и здоровой.
Она уселась за Лорин стол не раньше половины шестого. Чернел экран открытого лэптопа. Документы и книги сложены стопками. Планшет. Ручки. Заметки на листах. Роузи принялась просматривать их, поначалу медленно, осторожно, будто опасаясь, что за этим занятием ее вот-вот застукает Лора. Смешно. Разумеется, она пытается найти что-нибудь, хоть малейший намек на то, куда могла уйти сестра. И лишь потому, что Лора забрала ее машину, которую обещала к утру вернуть.
Страница за страницей — и ничего, кроме работы. Сведения о компаниях с комментариями. Она говорила, что всегда на высоте. Роузи не слишком ей верила.
Она перешла к выдвижным ящикам, но большинство из них пустовали. Правда, в одном завалялся старый степлер Джо, еще с тех времен, когда он работал за этим столом. Еще ручки. Скрепки. Ничего личного. Даже чековой книжки.
Задвинув последний ящик, она снова устроилась за столом, уставившись на компьютер. Она медленно водила пальцем по сенсорной панели, пока экран не ожил. Вход был без пароля.
На ожившем экране высветилась фотография.
Женщина вздрогнула: на нее смотрела Роузи, только лет, наверное, десяти, вместе с Лорой, которой было примерно восемь. На заднем плане, на берегу ручья, что был сразу за их домом, два маленьких мальчика. Она их сразу узнала.
Один из них был Джо — сильный, загорелый, с длинными черными волосами, заправленными за уши. Как странно видеть его таким мальчишкой — он напомнил ей о том, что они дружат с самых пеленок, что они были не разлей вода, озорными, свободными и юными.
Второй был, конечно же, Гейб. Он — полная противоположность другу: высокий, тощий, со стрижкой ежиком. Все четверо были настолько разными, будто специально отбирались для телевизионного шоу. И несмотря на это друзья всегда держались вместе — новые ребята приходили в их компанию, исчезали, а они оставались неразлучными до конца средних классов, пока Джо не переехал поближе к центру. Роузи много лет не видела этой фотографии, с отъезда матери в Калифорнию. Без всяких сомнений, Лора сделала копию и отсканировала ее. Но когда? И зачем? Лора ненавидела все, связывающее ее с прошлым в этом городишке.
В тот день они собирали лягушачью икру — скопления серого студня с крохотными черными пятнышками. Ее обычно клали в ведра с водой и ждали вылупления головастиков, но за много лет такое случилось лишь однажды. Они были слишком малы, чтобы знать, что отложенные икринки нуждаются в оплодотворении. Им это было неважно. Они получали радость от охоты и самого ожидания, и, конечно же, их крепкой дружбы.
На Роузи были шорты в леденцовую полоску и розовая блузка с оборочками на воротнике. На Лоре, похожей на мальчишку-сорванца, — грязные джинсы и рваная футболка. Сестры были загорелые, с выцветшими прядями от солнца волосами. Роузи широко улыбалась и смотрела прямо в камеру. Выражение лица Лоры нельзя назвать отсутствующим: наоборот, у нее был пытливый взгляд, устремленный не в камеру, а на человека, державшего ее в руках. Она смотрела на отца, но изображение младшей сестры смазано, потому что фокус был не на ней — как и внимание фотографа. А на Роузи. Не на Лоре, взглядом умолявшей камеру повернуться к ней. Боже милосердный, как же ранит подобное пренебрежение, хоть она и сталкивалась с ним далеко не впервые.
Роузи наклонилась, вглядываясь в лицо сестры.
Когда это все началось?
Гневный ребенок, неконтролируемые вспышки ярости. Роузи пытается вспомнить. Это было всегда. Всю жизнь, сколько она себя помнит. Лора разбивала в кровь кулаки, молотя по стене и снося штукатурку, еще когда не отказывалась носить розовые платьица. Роузи закрыла глаза, возвращаясь в далекое прошлое. Кровоподтеки на белоснежной ручке. Слезы, текущие по щекам с веснушками. Ей было не больше шести.
Разве хоть кто-то удосужился обратить на нее внимание? Взрослые по соседству жили своей насыщенной жизнью. Юные парочки потягивали коктейли у кого-нибудь на патио. Жены пили кофе на кухнях. Мужья надирались пивом по воскресеньям днем, рядом с ними лежали без дела газонокосилки.
От нахлынувшего волной стыда Роузи зажмурилась.
В тот день на кухне мать сказала миссис Уоллис, что Лору, с ее сжатыми в кулаки руками, трудно любить. С яростью внутри нее. Возможно, что взрослые, все вместе взятые, и стали ему причиной. Теперь, став матерью, Роузи знала это. Знала, как легко причинить зло одним лишь словом. Или убить равнодушием.
Впрочем, сейчас это уже не важно. Прошлое не вернуть.
Роузи начала кликать иконки, открывая файлы.
Через два часа заскрипели половицы. Сначала под тяжелой размеренной поступью мужа. И следом запищали