В рассуждениях перед соратниками Ленин опирался на неопубликованные результаты опроса, проведенного им среди делегатов Общеармейского съезда по демобилизации армии в середине декабря 1917 г., и уверял, что русская армия «абсолютно не в состоянии» успешно вести боевые действия[3424]. В подкрепление этого тезиса он перечислял симптомы утомления и развала армии, умалчивая, однако, что сам, сообща с отделом IIIb германского ВК, потрудился над ее разложением и не переставал громить ее руководство руками Крыленко даже во время переговоров, т. е. «разрушил старую армию, прежде чем создать новую»[3425]. Наряду с роспуском оставшихся войск посредством демобилизации, он продолжал ликвидацию офицерства. Ареной расправы с ним стал теперь юг России. Генерал Щербачев не признал брестские соглашения обязательными для своего Румынского фронта[3426], игнорируя распоряжения Крыленко. Вечером 14 января 1918 г. два русских военных корабля, крейсер «Румыния» и транспортное судно «Трувор» со смешанной командой из 1500 матросов Черноморского флота и севастопольских портовых рабочих пришли в крымский порт Евпаторию. Туда съехались тысячи офицеров с семьями со всех концов страны в надежде отплыть за границу. По душу этих офицеров и явился красный десант. Утром 15 января после 40-минутного обстрела Евпатории «Румынией» команды обоих кораблей высадились на берег, где их ожидало подкрепление из местных банд. Они прочесывали город в поисках офицеров, которых уводили в тюрьму. Тех, кто сопротивлялся аресту, как, например, капитан Литовского полка А. Л. Новицкий, избивали до потери сознания и вместе со многими другими жертвами швыряли в открытое море. За три-четыре дня было арестовано свыше 800 чел., в большинстве своем офицеров. Их согнали в корабельные трюмы. Специально созданные «судебные комиссии» выносили арестованным приговоры по степени их «контрреволюционности». Притом командир «Румынии» не раз говорил: «Все с чина подпоручика до полковника — будут уничтожены»[3427], — выдавая служебную инструкцию, по которой осуществлялась эта ликвидационная операция. В ходе ее проведения демонстрировались новые методы красного террора. Офицеров в унизительной обстановке заставляли снимать верхнюю одежду и в нижнем белье связывали по рукам и ногам, затем тащили на палубу, истязали, увеча еще живых, и сбрасывали за борт. Среди них, помимо русских, находились люди разных национальностей: немцы, прибалты, поляки, казаки, татары и представители других азиатских народов и народностей. Один из них, В. Н. Мамуна, «погиб геройски, изобличая большевиков».

В условиях продолжающейся демобилизации войск и ликвидации офицерства Ленин еще усерднее применял против товарищей испытанное в октябре 1917 г. средство давления, грозя, что неприятель теперь с легкостью сможет овладеть побережьем «от Риги до Ревеля», «остальной частью Лифляндии, затем Эстляндией», а там и до «взятия Петрограда» дело дойдет. Однако значительное большинство партийных деятелей Ленин не сумел убедить ни хитроумными тезисами, ни популистскими метафорами, ни угрозами. Первое голосование (8 [21] января 1918 г.) принесло ему 1 голос; 12 чел. проголосовали за затягивание переговоров, 9 чел. за формулу Троцкого «ни войны, ни мира», столько же против. В ответ Ленин на заседании ЦК 11 (24) января в еще более доходчивых выражениях постарался склонить противников на свою сторону «Речью о войне и мире»[3428]. Военные позиции немцев на Балтийском море настолько сильны, подчеркивал он, что они могут при первом же штурме взять Ревель и Петроград «голыми руками», а большевикам необходима «оттяжка», чтобы провести запланированные социальные реформы и «додушить буржуазию». Поэтому он лучше пойдет на «похабный мир» с выплатой контрибуций, чем поставит на карту судьбу социалистической республики. Если не проголосовать за мир сейчас, его все равно придется заключить позже, но на худших условиях. А если начать революционную войну, то «наше правительство будет сметено» и мир подпишет уже другое правительство. Только заключив сейчас мир, можно будет продержаться «до появления общей социалистической революции [!]».

Эти аргументы тоже не возымели действия, и разногласия переросли в открытую враждебность. Дзержинский назвал подписание мира «капитуляцией всей нашей программы», упрекнул Ленина в подтачивании воли партии и введении в заблуждение российского пролетариата и отказался до 24 февраля голосовать за любые предложения[3429]. Троцкий обвинил Ленина в «субъективизме», Бухарин обнаружил в его аргументации серьезные «противоречия», Урицкий нашел, что партийный глава решает вопрос мира исключительно в интересах России, а не с международной точки зрения. Преобладали суждения, что Ленин своим мирным курсом «разорвал партию», «расколол» партийное руководство, «отделил партию от пролетариата», а в некоторых районах страны вынудил «большинство партии к уходу». Бухарин, Троцкий и Иоффе, с роспуском Учредительного собрания потерявший мандат, а с заменой его на Троцкого — особое дипломатическое положение, наиболее последовательно выступали против соглашательской политики Ленина, не боясь говорить о выходе из ЦК (Бухарин) и сложении полномочий (Иоффе и Троцкий). Карл Радек, который не входил в ЦК, но активно ратовал за немедленное революционизирование рабочих в центральных державах (и предположительно играл ведущую роль в разжигании январских беспорядков в Германии), эмоциональнее всех отреагировал на измену Ленина интересам международного пролетариата и 8 (21) января пригрозил найти 500 смелых людей и посадить его в тюрьму. Ленин будто бы уверенно, со своим знаменитым ледяным самообладанием ответил ему: «Действительно, некоторые могут оказаться в тюрьме; но если вы тщательно взвесите все возможности, то увидите, что гораздо более вероятно, что в тюрьме окажетесь вы, а не я»[3430].