Через пару мгновений до меня дошел смысл фразы: мы только что угнали личный прогулочный дирижабль Абрамовича!

С высоты Москва напоминала карту Москвы – только не плоскую и неподвижную, какая лежала сейчас в моем рюкзаке, а живую и выпуклую, похожую на шкурку видавшего виды ежика: местами она весело топорщилась небоскребами, а кое-где зияла унылыми проплешинами городских площадей. В предыдущий раз я поднимался в воздух два десятилетия назад, когда мне было только пять. Мои папа с мамой отчаялись достать в разгар сезона билеты на поезд «Москва – Сочи» и раскошелились на рейсовый цеппелин. Тогда я, правда, в окошко так и не выглянул. У нас были дешевые места в середине салона – ничего путного оттуда не увидишь…

– Трудно, наверное, управлять таким аппаратом, – с уважением сказал я Фишеру, отлипнув наконец от иллюминатора.

– Да фигня! – ухмыльнулся в ответ старик и постучал костяшками пальцев по приборной панели. – Ты бы тоже смог. Это все равно что на роликах кататься – раз освоил, то не разучишься никогда.

– И долго надо учиться?

– Кому как. В наше время базовый курс вождения был шестнадцать часов. Я их отпахал еще на «Леопольде Касторском», он же Эль-Зет 13. Умопомрачительная, доложу тебе, была бандура. Не воздушное судно, а огромный летающий сарай. И знаешь что самое смешное? За семьдесят лет конструкция принципиально не изменилась.

– Шутите? – Я с сомнением посмотрел на россыпь переключателей и целое созвездие мигающих огоньков.

– Зуб даю, чистая правда! – поклялся Вилли Максович. – Наворотов стало больше, но все это для цены и красоты. А так везде практически одно и то же: сверху газовый баллон, снизу гондола и пропеллер, двигатель работает на керосине, как примус. Есть зажигание и есть ключ зажигания. Вставил, повернул, мотор завелся. Вот, смотри, переключатель скоростей и спидометр. Хочешь быстрее – тумблер вправо, хочешь медленнее – влево. Видишь эти двойные рукоятки? Это рули высоты. Тянешь их на себя – поднимаемся, толкаешь от себя – опускаемся… Ну и все! Этих знаний тебе вполне хватит на полтора часа нашего полета.

– А почему так мало? – удивился я. – У нас керосин кончается?

– Керосина – хоть до Магадана, но перехватят нас раньше, – жизнерадостно сообщил мне Фишер. – Как только они очухаются, будет погоня. Пока у нас кое-какая фора: над городом не разрешено делать больше тридцати узлов, а мы сейчас выжимаем максимум. В общем, девяносто минут мы в безопасности. Ну то есть теоретически, если не случится какой-нибудь катастрофы. Вчера здесь, по-моему, была бурная вечеринка. О-о-о-очень бурная, я бы сказал. После таких вечеринок нельзя гарантировать ничего, в том числе и сохранность шпангоутов… Да шучу я, Иннокентий, шучу. – Вилли Максович подмигнул мне. – Они стальные. Даже во время аварии «Гутенберга», в тридцать седьмом, каркас почти не пострадал… в отличие от экипажа и всех пассажиров…

Не могу сказать, что слова старика меня сильно успокоили.

– На вид машина надежная. – Я оглядел рубку. Все вокруг, от пятнистого ковра на полу до матовых шаров-светильников под потолком, выглядело очень внушительно. Или, по крайней мере, очень дорого. – Вы ведь не случайно выбрали «Челси», да?

– Не дрейфь, Иннокентий, ситуация под контролем, – заверил меня Фишер. – Есть четыре причины, по которым я взял именно это судно. Во-первых, владелец с утра свалил в Лондон – значит, корабля он сразу не хватится. Во-вторых, сбивать нас не рискнут: даже в ПВО нет таких больных на голову, чтобы связываться с собственностью Абрамовича. Им же, если что, век не расплатиться за самую маленькую дырку. В-третьих, украсть «Челси» было проще простого. Зря они нагнали много охраны. Когда на узком пятачке ее столько, она сама себе мешает. Шесть амбалов – это подарок, вот с тремя такими же я бы наверняка быстро не управился. Ну и в-четвертых… Та-ак, прямо по курсу грозовое облако. Ничего страшного, мы обогнем слева, не задев даже по касательной…

– И что же «в-четвертых»? – не отставал я от старика.

– А в-четвертых…

Нас резко качнуло вбок, и я с трудом удержался на ногах.

– А в-четвертых, любопытный мой друг…

Дирижабль качнуло еще пару раз, но уже слабее.

– А в-четвертых, выбрать мне было не из чего… – с досадой пробормотал Фишер, налегая на рули высоты. – В ближайшем эллинге оказалось всего одно судно, это самое… Ну вот, поздравляю, ты меня отвлек. По твоей милости мы чуть не въехали в край грозового фронта. Теперь минут десять придется ползти на малой… В общем, если у тебя нет вопросов умных, пожалуйста, не доставай меня глупыми. Лучше ступай-ка поищи нам пожрать. В том холодильнике, который здесь рядом, шаром покати, даже колбасных обрезков не осталось. Может, хоть в пассажирском зале есть еще что-нибудь съедобное? Надеюсь, за вчерашний вечер тут не все подмели… И носителя с собой прихвати – он-то харч себе отыщет. У них, у пернатых, инстинкты на все случаи жизни…

Развязав рюкзак, я вытащил оттуда клетку. Не знаю, как там у нашего ворона со всеми прочими инстинктами, но слова «пожрать», «съедобное» и «харч» его, похоже, сильно взбодрили. От былого уныния не осталось и следа. Наш носитель вновь держался молодцом и с видом заправского взломщика деловито ковырялся клювом в защелке клетки. Это был откровенный намек: если мы сейчас же не выпустим его попастись, он освободит себя сам.

– Наглец, – одобрительно заметил Фишер, бросив короткий взгляд на ворона. – В нашей команде сигнальщик был, Ваня Критский по прозвищу Бык, у него нюх на еду был феноменальный. Я его всегда в авангард ставил. Он даже ленд-лизовскую американскую тушенку, которая и запаха-то никакого не имеет, чуял, представь, за тремя слоями бетона. Вот и этот носитель, думаю… Слушай, Иннокентий, а чего мы его все «носитель» да «носитель»? Он теперь член нашей команды, ему необходимо имя. Есть у тебя свежие идеи?

С идеями, тем более свежими, у меня сейчас было негусто.

– Может быть, Филя? – предложил я наобум. – Ну сокращенно от Филиппа. Раз уж у него внутри киркоровская фонограмма, дадим ему и киркоровское имя. По-моему, это будет логично.

– Отчего бы тогда не назвать его Ося – сокращенно от Иосифа? – ядовитейшим тоном поинтересовался Вилли Максович. – Это, согласись, тоже будет логично… Нет уж, деточка, давай идти другим путем. Будем танцевать не от содержимого, а от формы. Ты не помнишь случайно, как будет по-латински «ворон обыкновенный»?

– Корвус коракс, – без запинки отчеканил я. – Обижаете.

Всю латынь, связанную с носителями, каждый служащий ФИАП был обязан выучить, как таблицу умножения. В официальных бумагах, которые мы готовили для судов, названия птиц всегда приводятся и по-русски, и по международной классификации. Я знал, что в прошлом веке, когда музыкальная индустрия только-только зарождалась, процесс записи на родных носителях у нас поначалу называли коракопированием, а воронов-носителей с фонограммами – коракопиями. Но в народе умные красивые слова отчего-то не прижились и тихо канули в историю шоу-бизнеса.