Входит ГРИМЕРША. Поправляет прическу и грим АКТРИСЫ.

Возобновляется трансляция сцены СКАМЕЙКИНА и ФЕДИ.

СКАМЕЙКИН. Вот оно – главное богатство! Нет, я – Наполеон накануне Аустерлица, я – шикарный парень! Звездный час… (Торжественно.) И сейчас, наконец-то, я раскрою тебе, Федор, всю грандиозность задуманного дела! Внимай!

ФЕДЯ. Не раскрывайте! Знать ничего не хочу! Я невезучий. И вообще, Василий, уважаемый, ты сказал: познакомься с нею, войди в доверие, достань образцы накладных… Я тебе все сделал… Отчего ж для друга не сделать… И больше знать ничего не хочу. А теперь: покеда!

СКАМЕЙКИН. Федя, ты вводишь в заблуждение общественность… Создается впечатление, что ты все это сделал из доброты…

ФЕДЯ. Да, вы платили. Ну и что? Вы же знаете, я пока не устроился… А деньги кому не нужны – в метро, как говорится, босиком не пускают!

СКАМЕЙКИН (нежно). Федя. (Обнимает.)

ФЕДЯ. Не обнимайтесь! Наливайкин, директор… тоже обнимался и тоже про Наполеона говорил – а чем кончилось? Я пошел! Все!.. Я невезучий!

СКАМЕЙКИН (не отпуская из объятий). Скажи, Федор, можешь ли ты представить: бутылка спирта – и вся твоя? Не «на троих», а целиком, вся?

ФЕДЯ. Могу! Все? (Вырывается.)

СКАМЕЙКИН. Ну а две… даже три бутылки… и все твои?

ФЕДЯ (храбро). Не беспокойтесь, могу!

СКАМЕЙКИН. Ну а канистра спирта… и твоя?

ФЕДЯ (шепчет). Могу.

СКАМЕЙКИН. Ну а цистерна?.. Цистерна спирта – и… и… твоя?!

ФЕДЯ (ошалело). Боюсь…

СКАМЕЙКИН. Короче, по твоим накладным изготовят, Федя, фальшивые… Это сделают старые мастера, а не какие-нибудь молодые халтурщики. Накладные будут прелесть! Сезанн! Один к одному!.. Это, считай, будет у нас к понедельнику.

ФЕДЯ (жалко). Отпустите меня.

СКАМЕЙКИН. А к четвергу подвезут цистерну… Она вся ржавая, течет… Но я нашел один левый гараж, где орудуют некие Самоделкины… Правда, дерут они по-страшному… Но ты с ними поторгуйся… Ты ведь сам с ними будешь расплачиваться… Впоследствии, конечно, я все верну в десятикратном размере.

ФЕДЯ. Интересно, а из каких таких денег? Вы же отлично знаете… я еще не устроился.

СКАМЕЙКИН. Не надо, ты уже догадался… У нее возьмешь деньги… которые на телевизор оставлены… Раскроешь ее шкатулочку… и…

ФЕДЯ. Это что же вы надумали? Я возьму деньги, которые она трудом-потом копила?

СКАМЕЙКИН. Возьмешь. Как пить дать!.. Короче, цистерну я поручаю тебе. Проследи за качеством ремонта, Федя, чтобы все было сделано в ажуре…

ФЕДЯ. Нет! Не хочу! Не хочу! (Замолчал).

СКАМЕЙКИН. Я знаю, о чем ты молчишь, нешикарный ты парень.

ФЕДЯ. Да, я тоже человек!.. Я – привязался! Я… я… я, это самое, сами знаете что… И вообще я воровать не согласный!

СКАМЕЙКИН (помолчав). Видишь ли, Федор, в девятнадцатом веке был такой писатель – Карамзин. И его как-то попросили дать самое краткое определение Российской империи. И он ответил одним словом: «Воруют». Карамзин – так считал! А ты, Федя, – иначе? Может, ты против Карамзина? (Резко бьет его.) За Карамзина!

ФЕДОР падает.

За интеллигенцию. (Избивает.) Ишь, «привязался»! (Бьет.) Это я – Дон Жуан – могу привязаться… А ты – быдло! Лепорелло! Слуга!

ФЕДЯ. Не бейте! (Стонет.) Ну что за жизнь: в ресторане – бьют… на дому – бьют.

СКАМЕЙКИН (отдышавшись). Теперь уточняю операцию: отремонтируешь цистерну к следующей среде, в среду у твоей Аэлиты – отгул. В среду, в пять утра, за тобой приедет шофер с грузовиком. Возьмете цистерну и к девяти будете на химкомбинате. Там по фальшивым накладным шофер получит спирт, а ты за воротами обождешь… Далее поедешь с ним; на девяностом километре вас будут ждать… С тобой рассчитаются. Получишь бабки: полторы чистыми – и мотай на юг, в родной город-курорт. С концами!

ФЕДЯ. А потом что? Я убегу. Спирт украдут. И все поймут, что это – я? И цап-царап меня в Сочах!

СКАМЕЙКИН. Я и это продумал, Федя… (Раздельно.) Ты должен исчезнуть – за неделю – до похищения спирта.

ФЕДЯ. То есть как – исчезнуть?

СКАМЕЙКИН. Ну – погибнуть!

ФЕДЯ. Да вы что?

СКАМЕЙКИН. Другого варианта нет. Да и зачем тебе жить? Что ты можешь хорошего сделать в жизни?

ФЕДЯ. Нет, вы серьезно?

СКАМЕЙКИН молчит.

Я… я… я жить хочу! (Безумно.) Я телевизор смотреть хочу! Я семью строить буду!

СКАМЕЙКИН. Ну, Федя, ну разве это жизнь? Разве умные люди могут все это хотеть?

ФЕДЯ (орет). Жить хочу! Умирать – не согласный!

СКАМЕЙКИН. Сократ, значит, хотел умирать, Есенин Сергей тоже хотел, а Федя, видишь ли, не хочет?

ФЕДЯ. Не надо! Не убивайте!

СКАМЕЙКИН (обняв дрожащего Федю). Ну что ты! Совсем спятил сегодня, друг мой, шуток не понимаешь?.. Вот что значит всю жизнь водиться с хамьем и не читать художественную литературу.

ФЕДЯ с надеждой глядит на СКАМЕЙКИНА.

Я не спрашиваю: читал ли ты «Живой труп»… Смотрел ли в театре… Но ведь кино даже было такое.

ФЕДЯ (совсем с надеждой). А чего?

СКАМЕЙКИН. А того! Жил-был на свете тезка твой, Федя, Протасов – фамилия. Не знаком был, случаем?

СКАМЕЙКИН и ФЕДЯ уходят со сцены. Играет музыка.

АКТРИСА выходит из гримерной на сцену.

На сцене – комната Аэлиты. ОНА и АПОКИН.

АПОКИН. Не смог навестить тебя, Герасимова, в такие дни. Я тебе ножки для телевизора принес в подарок. Дефицит.

ОНА. Не напоминай про телевизор! Он ведь за телевизором с утра отправился в тот день проклятущий!

АПОКИН. Только не убивайся! Посерела да похудела!.. И цветок неполитый! (Хочет полить герань).

ОНА. Не смей! Он всегда сам ее поливал. Вот говорят, цветы не чувствуют! Очень даже чувствуют: за три дня… до его ухода… герань слезы пролила… Представляешь, Федор полить ее хотел – и вдруг кричит: «Смотри, плачет». Представляешь, подхожу: все листы у нее мокрые! Видать, привязалась к нему – и потому и почувствовала…

АПОКИН. Тебе скажи – ты снежного человека увидишь!

ОНА. Замолчи, родственник… Федя! Федя! Он был – добрый! Цветы только добрых любят!.. Ну почему добрые на свете не заживаются! А вот злые…

АПОКИН (уклончиво). И что ты разоряешься: труп не нашли…

ОНА. И находить не надо! Когда любишь – все чувствуешь. (Вздохнув.) В тот час… Когда с ним случилось, у меня вдруг сердце остановилось. Стоит сердце! А герань – вздрогнула и возбужденная встала. И когда потом пиджак его привезли с запиской. Я не удивилась. Я уже все знала. Какую записку он оставил. (Читает наизусть записку Феди.) «Аэлита, уважаемая! Ухожу из этой жизни… В скобках: из-за полной моей никчемности. Деньги за телик выслал тебе почтовым переводом. Купишь сама…» Это я все его пилила, дура, чтобы он с покраса ушел!.. А он, видать, сам был к себе требовательный! Ну откуда я знала? Ты скажи, Апокин, почему требовательные не живут долго, а разная шушера… А какой заботливый он был… Представляешь, с собой кончить решил, а о деньгах проклятых…