Он отпустил волосы и обхватил ее шею, пальцы обернулись вокруг горла, большой замер на пульсе. Ее сердце стучало, как молоток.

– Душить любишь?

– Не очень.

– Мне тоже не нравится. Пусти меня.

Она медленно соскользнула вниз. Роджер не мог восстановить дыхание, но не потому, что она была тяжелой. Он так и не отвел руку от шеи Брианны. Не потому, что боялся, что она исчезнет, просто ему хотелось касаться ее. Он и так ждал слишком долго.

– Правда? – прошептал Роджер. – Скажи еще раз. Я хочу слышать.

– Я… люблю… тебя… – сказала она сквозь зубы. – Понял?

– Понял. – Он нежно взял ее лицо в руки и притянул к себе. Брианна поддалась, уступая ему, и руки у нее задрожали.

– Что мы будем делать? – проронила она и снова разрыдалась.

«Мы». Она сказала «мы».

Роджер лежал в пыли на дороге, весь в синяках, грязный, голодный, рядом с рыдающей женщиной, которая в запале стучала ему по груди кулаком. Никогда в жизни он не был так счастлив.

– Тише, – прошептал он, укачивая ее на руках. – Все в порядке, есть другой способ. Мы вернемся, я знаю как. Не волнуйся, я обо всем позабочусь.

Наконец она успокоилась и замерла в его объятиях, тихонько всхлипывая; на его рубашке осталось большое мокрое пятно. Сверчки на дереве, обрадовавшись наступившей тишине, потихоньку застрекотали.

Брианна высвободилась и села, нашаривая что-то в темноте.

– Надо высморкаться, – проговорила она в нос. – Есть платок?

Он снял платок с головы и отдал ей. Она с присвистом высморкалась, и Роджер улыбнулся.

– Знаешь, такой звук получается, когда выдавливаешь из тюбика крем для бритья.

– И когда в последний раз ты это делал? – Она снова положила голову ему на грудь и дотронулась до щеки. Роджер брился два дня назад, с тех пор не было ни времени, ни возможности.

Брианна глубоко вздохнула и обвила его рукой.

– Мне очень жаль. Я не хотела, чтобы ты шел за мной. Но… Роджер, я ужасно рада, что ты здесь!

Он поцеловал ее в висок, влажный и соленый от слез и пота.

– Я тоже. – Теперь все испытания и опасности, пережитые за последние два месяца, казались незначительными. Все, кроме одного. – Давно ты это задумала? – спросил Роджер. Впрочем, он мог бы сказать наверняка, день в день. Именно тогда изменился тон ее писем.

– Наверно, полгода назад, – сказала она, подтвердив его догадку. – Когда ездила на Ямайку на пасхальные каникулы.

– Ясно. – На Ямайку вместо Шотландии. Она предложила ему поехать вместе, но он отказался из-за глупой обиды, что Брианна не захотела приехать к нему.

Она глубоко вздохнула, промокнув шею рубашкой.

– Мне снились сны об отце. Об отцах… О них обоих.

Обрывки сновидений кружились в ее голове: вспышками являлось лицо Фрэнка Рэндалла, более длинными эпизодами – образ матери. А еще она постоянно видела высокого рыжеволосого человека, о котором знала только, что это – ее родной отец.

– Был один сон…

Во сне дело происходило ночью, в тропиках – поле, поросшее какими-то высокими зелеными стеблями, наверное, сахарным тростником, и зарево пожара вдалеке.

– Били барабаны, и я знала, что в тростнике прячется что-то ужасное. Мама тоже была там, пила чай с крокодилом.

Роджер хмыкнул, и Брианна рассердилась:

– Это было во сне, ясно?.. Тогда он вышел из тростника. Я не могла разобрать лица в темноте, но он был рыжий. Он повернул голову, и в волосах мелькнули медные отблески, когда…

– Он – то страшное, что скрывалось в тростнике? – спросил Роджер.

– Нет. – Брианна покачала головой.

Уже совсем стемнело, и она превратилась в приятную тяжесть на груди и тихий голос, доносящийся из мрака.

– Он стоял между мамой и той самой ужасной вещью. Я не видела, но знала, что это страшное, оно затаилось там и поджидало. – Брианна невольно содрогнулась, и Роджер крепче сжал ее в объятиях. – Я поняла, что мама собирается встать и пойти к нему. Я пытался остановить ее, но она меня не слышала. И я позвала его, сказала, чтобы пошел с ней и спас. И он увидел меня!.. Увидел и услышал. А потом я проснулась.

– Ага, – хмыкнул Роджер, – и поэтому ты поехала на Ямайку.

– Я стала думать об этом, – резко сказала Брианна. – Ты ведь искал их в Шотландии, однако не нашел ни единого упоминания после 1766-го. Их не было и в списках пассажиров, уехавших в колонии. Ты сказал тогда, что не стоит больше искать, вряд ли мы что-то узнаем.

Роджер был рад, что темнота скрыла румянец, вспыхнувший на щеках от осознания собственной вины.

– А я подумала, что место, где я их видела во сне, где-то в тропиках. Что, если они поехали в Вест-Индию?

– Я проверил пассажирские списки каждого судна, которые вышли из Эдинбурга или из Лондона в конце 1760-х и начале 1770-х, куда бы они ни направлялись. Я же тебе говорил, – укоризненно сказал Роджер.

– Знаю, – кивнула Брианна. – Но что, если они не были пассажирами? Зачем люди ехали в Вест-Индию? Ну, в старое время?

– В основном по торговым делам.

– Правильно. Так вот, что, если они поплыли на грузовом корабле? Тогда их бы не внесли в списки.

– Допустим, – согласился Роджер. – Не внесли. Тогда как же их разыскать?

– Реестры складов, бухгалтерские книги плантаторов, портовые декларации… Я провела весь отпуск в библиотеках и музеях. И я… я нашла.

Боже правый, она нашла объявление.

– Правда? – Роджер постарался не выдать тревоги.

Брианна рассмеялась.

– Капитан корабля «Артемис» Джеймс Фрейзер продал пять тонн гуано летучей мыши плантатору в Монтего-Бей 2 апреля 1767 года.

Роджер не удержался от ухмылки, но все же возразил:

– Капитан судна? Твоя мама говорила, что у него морская болезнь! И вообще, на свете куча Джеймсов Фрейзеров…

– А первого апреля женщина по имени Клэр Фрейзер купила раба на рынке в Кингстоне.

– Купила… раба?

– Не знаю, зачем, – твердо сказала Брианна. – Наверняка у нее были на то причины.

– И все же…

– В бумагах было написано, что раба звали Темрейр, и у него одна рука. Неплохая примета, верно? Во всяком случае, я начала искать в подшивках старых газет, не только из Вест-Индии, а из всех южных колоний. Мама не стала бы держать раба, и если она его купила, значит, хотела освободить, а подобные сообщения иногда печатали в местных газетах. Я думала, может, там напишут, где раб был освобожден.

– И что?

– Ничего. – Брианна помолчала. – Зато я нашла кое-что другое. Заметку о том, что они погибли… Мои родители…