В кухне, где раньше только множились кучи, начало появляться свободное пространство. Стало возможным подойти к столу и стулу. Скрытая раньше под слоем грязи плитка на полу оказалась терракотового цвета. Оттереть дверцы шкафчиков до идеала не получилось – может, чистящее средство было слишком сильным, но в некоторых местах слой краски отошел вместе с жиром, а темная сосна под старой краской чем-то напоминала плесень. Но, боже, как напряженно она работала! Не знаю, почему мне это так сложно признать. Что угодно – только бы не ставить ее в центр происходящего. Полагаю, дело тут в смешанном чувстве обиды и вины.

К концу дня Эйлса вышла в сад, может, просто подышать свежим воздухом, но через несколько мгновений стала копаться в куче, часть которой составляла разобранная душевая кабина Гербертов. Первым она вытянула поддон, потом взялась за стеклянные стенки и отнесла их к той окраине участка, что граничила с Санджеем. Он там живет уже много лет и никогда не жалуется. Эйлса вынесла из дома несколько предметов садовой мебели и расставила на небольшом чистом пространстве – металлический столик, который теперь не качался, потому что она подложила под гнутую ножку кирпич.

Я наблюдала за ней из окна спальни, куда меня сослали после спора из-за аппарата для приготовления содовой. Но расставив садовую мебель, Эйлса позвала меня вниз, а к тому времени, как я спустилась, приготовила нам обеим по чашке кофе, использовав последний оставшийся чайник и единственную банку с кофе.

– Вам нравится? – спросила она, опуская поднос на стол. – Ваш собственный уголок под открытым небом.

В кустах жужжали пчелы. Крошечные мошки кружились в лучах света. В переплетающихся ветвях деревьев мелькали и попискивали голубые синицы. Издалека сад мог казаться заброшенным, но вблизи он кипел жизнью: я видела мокриц, спешащих муравьев, ползущих червей. В нем было сыро даже в сухой день.

– Том хотел, чтобы мы здесь все разобрали, – сказала Эйлса.

Я присела на краешек стула и сделала маленький глоток. Кружка оказалась на удивление чистой – все круги от кофе исчезли. Но у кофе был химический привкус – плата за чистоту. Мне хотелось упомянуть об этом, хотелось пожаловаться, но я сдержалась.

Я нащупала в кармане маленький ботиночек.

– С вами все в порядке? – спросила Эйлса. – Не слишком переволновались?

– Простите, что вам так трудно со мной. На самом деле мне самой было трудно взяться за все это. Я благодарна вам. Но уверена, что у вас есть много других дел, которыми вы предпочли бы заняться.

Она внимательно посмотрела на меня, а затем заговорила таким же тоном, что и я:

– Совсем нет. Я благодарна вам за возможность отвлечься.

Несколько минут мы сидели молча. Я пыталась вспомнить, о чем мы обычно говорили. Я хотела быть ей подругой: Верити Бакстер, мудрая, остроумная соседка, которая всегда готова поддержать. Но теперь я не могла играть эту роль, и очень остро осознавала ее утерю, я лишалась положения человека, чьи суждения и мнения имеют ценность.

Мне хотелось вернуться к нашей пустой болтовне: о том, кто колол ботокс, а кто не колол. Однако когда я заговорила, мой голос звучал раздраженно.

– У меня ощущение, что я вас не видела сто лет.

– Я знаю. Простите. Носилась туда-сюда, в тысячу мест. Несколько интервью с потенциальными работодателями. Много занималась пилатесом. И еще книжный клуб.

– Правда?

По ее выражению лица нельзя было понять, что она врет.

– Да. Вот такая я трудолюбивая пчелка.

Я не могла не затронуть тему, которая меня волновала.

– Я о вас немного беспокоилась. В тот раз в пабе вы были сама не своя. И с тех пор у меня сложилось впечатление, что у вас с Томом не все в порядке.

Она казалась озадаченной.

– Что вы имеете в виду? Почему у вас сложилось такое впечатление?

– Ну…

– Вы за нами шпионите, Верити? – Тон ее был беззаботный, но я не очень ему доверяла.

– Нет, конечно, нет. – Я чувствовала себя ужасно неловко. – Просто… понимаете… звуки здесь хорошо разносятся.

Она кивнула.

– О, понятно, ладно. – Она поглубже устроилась в кресле, вытянута ноги, поставив их на перекладину под столом. Беспечно, словно это было неважным, сказала: – У нас дома сейчас несколько напряженная обстановка. Стресс. У Тома трудные времена на работе. Срываемся чаще обычного.

– Я слышала скандалы.

Она стала водить кончиками пальцев правой руки по левой ладони.

– Да, мы ссоримся, как и все семейные пары.

Я набралась смелости и спросила:

– Он когда-нибудь был жесток с вами?

– Нет! Верити! Что вы такое подумали? Нет! – Она быстро рассмеялась. – Он очень сложный человек. Когда все идет хорошо, он просто потрясающий! Знаете, у него столько энергии. Он может быть очень веселым, душой компании. Но он так много работает, он отчаянно хочет преуспеть в своем новом деле. Деньги… Ну, мы все в долгах. Бог знает, как мы на этот раз выкарабкаемся. В результате я его почти не видела в последнее время, а когда вижу, он в таком напряжении… Тут столько всего навалилось… Иногда он может быть таким козлом. Но, Верити, я ведь тоже не ангел.

– По-моему, ангел. По отношению ко мне.

Она улыбнулась.

– Вы не представляете, какой я могу быть. Не знаю, может, это из-за того, что я так серьезно болела в детстве и смотрела смерти в лицо. – Я заметила, что на ее лице снова появилось выражение жалости к себе и в то же время бесстрашия. – Меня переполняет жизнь, но иногда я не справляюсь, совершаю ошибки.

– Я уверена, что это не так.

Интересно, решила ли она рассказать мне о своем поступке, только для того, чтобы доказать, что она все еще мой друг, и чтобы я почувствовала себя лучше.

Эйлса наклонила голову и заглянула мне в глаза.

– Я немногим людям рассказываю об этом, потому что это не так уж важно. Это ничего не меняет, кроме того, что заставляет меня чувствовать… – Она приложила руку к груди прямо над сердцем и скорчила физиономию, призванную выразить если не саму эмоцию, то хотя бы ее интенсивность. – Как я уже сказала, не хочу придавать этому большого значения, но…

– Что? – прошептала я.

У нее покраснела шея, и румянец стал подниматься выше.

– В общем, это не так важно. Понимаете, мама только умерла, и я вела довольно бурную жизнь, когда познакомилась с Томом. Дело в том, что я уже была беременна.

Я уже собралась что-то пробормотать в ответ, что-то типа «О, я не знала», но она заговорила первая:

– Многие мужчины, узнав об этом, сразу сбежали бы. Я не требовала, чтобы он остался со мной. Но я благодарна ему за это.

– О! – произнесла я, постаравшись вложить в этот звук несколько эмоций и реакций одновременно: обеспокоенность и при этом беспристрастность, осознание последствий его действий и поддержку для нее. – Так кто же настоящий отец Мелиссы?