Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чаем не угостишь? — спросила я Тэйлор, как ни в чём не бывало.
Тэйлор высунулась из комнаты, в которую только что завела меня, и заорала во всю глотку:
— Глория, чаю! Два!
Мужской голос недовольно рявкнул в ответ:
— Сколько раз я просил не орать, Тэй? Есть же кнопка вызова прислуги!
Тэйлор хихикнула и показала мне на кнопку у торшера на прикроватной тумбочке.
— И, правда, есть! Но мне нравится его бесить, этого зануду Эдди! Он вообще мне должен!
В комнате были задёрнуты шторы, и царил хаос — почти такой же, как у моей сестры Дины, за тем лишь исключением, что везде, где можно и нельзя, были разбросаны вещи в сотни и даже тысячи долларов. Браслет с крупным лазуритом в золотой оправе торчал на тонком краю расписной фарфоровой вазы.
Я аккуратно отодвинула чулки и присела на край кресла, которому и король-солнце позавидовал бы.
— Забавно…
— У меня немного не прибрано. Я не могла выбрать, что надеть, — пожаловалась Тэйлор, капризно надув губки. — Эта противная Глория всё убрала в гардеробную, как будто там что-то можно найти. Назло ей я сегодня решила не одеваться. И гаду Эдди! Пусть не думает, что мной можно командовать!
— Ясно, понимаю тебя, — ответила я, отметив про себя, что точно также реагирует на вынужденный порядок моя Динка — истерикой.
По её комнате надо, как по лабиринтам, пробираться — между стопками старых дисков, коробочек с вырезками из журналов для коллажей, между тряпками, между кучами подобранных с улицы мягких игрушек из жалости, книг и музыкальных приспособлений.
Тут вместо последних валялись кисти и палитра. На холсте — явно талантливый набросок, но на углу красочно свисал кружевной чулок. Игрушек не имелось, зато безделушек и антикварных вещиц столько, что можно было бы открыть лавку в её любимом британкой Сохо. В том числе валялись они и на туалетном столике между косметикой, пережившей взрыв. Комната пропахла запахом табака, алкоголя и духов. На прикроватной тумбочке стоял початый штоф с виски и конфеты в раскрытой коробке. Надеюсь, меня не стошнит, прежде чем я выясню хоть что-нибудь стоящее.
— Конечно, тобой нельзя командовать, — сказала я, стараясь ни к чему не притрагиваться. — Ты говоришь, Эдди тебе должен? Что, если не секрет?
— О, — Тэйлор полулегла на кровать и вытянула с удовольствием стройные ноги. — Он должен мою жизнь! Увёз меня из моей и бросил. Думает, что вся эта ерунда, — британка повертела в руках резного слоника с глазами — вкраплениями из драгоценных камней, — стоит времени, которого ему на меня жалко!
— У него ответственная работа, — заметила я.
— Жополиз называется, — наморщила нос Тэйлор, — твой Джек не такой. Зависть. Сам по себе. Зависть-зависть!
— Да? — я решила подыграть. — Кажется, для него тоже много значит мнение Руперта и Меделин Кроннен-Стоу, всё-таки они стоят во главе корпорации.
Британка расхохоталась по-бульварному и плеснула себе в стакан ещё виски. Посмотрела на него на просвет.
— Эдди говорит, что они растили себе мальчика на побегушках, чтобы потом всем им был должен, а вырастили занозу в заднице. Не рассчитали, — хмыкнула Тэйлор. — Теперь постоянно отправляют куда подальше, чтобы не обратил внимание на их тёмные делишки. А рыльце у них ой как в пуху!
— Даже так? Расскажи об этом!
— Ой, это не интересно! — заявила Тэйлор и встала с кровати, так и не отпив спиртного. Прошла к холсту и сбросила на пол чулок. — Вот что интересно! — ткнула пальцем в свой набросок. — Что ты скажешь по этому поводу?
Жаль, нельзя было прямо сказать, что несмотря на красоту изображения, мне хотелось её чем-то стукнуть, припереть к стенке и рявкнуть, чтобы выкладывала всё, как на духу! Но я лишь развернулась в кресле и кивнула:
— Очень талантливо! Неужели это твоя работа?
— Талантливо… — насупилась Тэйлор. Постояла немного, скрестив руки, и вдруг гневно оттолкнула от себя мольберт и опрокинула его с грохотом на пол. Обернулась ко мне, сверкая хмельными глазами. — Ни хрена это не талантливо! Весь талант ушёл в них, — она с пренебрежением подфутболила коллекционную туфлю, — в шмотки за чужие бабки! А своих у меня нет! Я ничего не могу! Ненавижу!
Туфля улетела в стену, едва не задев оконное стекло. Дверь распахнулась, и в спальню художницы влетел, как я понимаю, тот самый «гад» Эдди. Рыжий, высокий, неказистый. В брюках и рубашке с закатанными рукавами. Тапочки смотрелись на фоне отутюженных стрелок неуместно.
— Тэй! Хватит шуметь! Сколько говорить?! — И вдруг увидел меня, его словно ведром воды окатило. — Вы?! Кажется, Александра?
— Да, здравствуйте, — привстала я. — А вы — Эдуард Джонсон?
— Да… Мы виделись мельком на Гала-ужине в Театре балета. — Он замялся. С таким лицом обычно встречают налоговика — и выгнать хочется, и ситуация не позволяет.
— Да-да. И помимо того я уже наслышана о вас, — добавила я.
Тэйлор мерзко захихикала, потом подняла вторую коллекционную туфлю и запустила в хозяина дома.
— Пошёл вон! Я разговариваю!
— Что ты себе позволяешь, Тэйлор! — выкрикнул он, и были в его тоне неприятные скрежещущие нотки.
Они начали ругаться, и я поняла, что дело это привычное и затяжное. В промежутках между потоками слов Тэйлор пила прямо из бутылки. Вряд ли я узнаю от неё сегодня что-то ещё. Увы… Я встала и пошла к выходу. Подумала, что Глория так и не поторопилась с чаем — видимо, знала об исходе подобных встреч.
Я спустилась по лестнице и только там увидела горничную. Она без слов подала мне пальто. Мистер Джонсон сбежал ко мне и, запыхавшись, пробормотал:
— Извините, моя жена… с ней такое бывает… Даже если она что-то говорит… Вы понимаете, в таком состоянии она лжёт и придумывает на ходу. Лишь бы позабавиться…
По его водянистым, бегающим глазам было видно, что он чего-то опасается. Возможно, того, что я узнаю правду? Или уже узнала? Что ж, из тех крупиц мозаику не сложишь, но… Я улыбнулась:
— С кем не бывает. Особенно с людьми искусства. Не волнуйтесь, Тэйлор лишь была расстроена своей работой! Хотя она прекрасна!
— Это да, это верно. — Эдди мелко закивал, кажется, удовлетворённый.
— Всего хорошего, мистер Джонсон, — сказала я и покинула дом хаоса, мысленно прибавив заслуженный хозяином титул — «Козёл».
И я пошла по улице прочь. Вздохнула полной грудью морозца, и поняла, чем пахло в доме Джонсонов — несвободой и фальшью, они всегда пахнут дурно! Мне удалось узнать слишком мало, но, дорогие мои, я в лепёшку расшибусь, чтобы узнать больше. За себя, за моего малышика, и за любимого моего корсара! Вы ещё не знаете, на что способна маленькая русская «балерина»!
Снег подтаял местами, местами был расчищен, так что идти можно было спокойно, не опасаясь за расквашенный нос. И думалось хорошо на свежем воздухе. Я глянула на витрину магазинчика — её украшали к Рождеству. Двое девушек — мулатка и азиатка вешали гирлянды, и с довольным видом переговаривались. Мне было не слышно, о чём, из-за стекла. И я прошла дальше, ловя себя на мысли, что остаюсь за стеклом, отделённая от всего Нью-Йоркского общества, с которым меня познакомил Джек. Филипп и Ли не в счёт.