Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но тогда почему, дорогая мадам?..
— В один прекрасный день, Десмонд, когда мы узнаем друг друга получше, я расскажу вам скучную историю своей жизни, — решительно встав с дивана, произнесла мадам Донован. — А теперь нам обоим не помешает хорошая прогулка. Дайте мне минуту, чтобы я могла переодеть туфли, и я покажу вам короткий путь к дому священника.
И они пошли по дорожке в гору через поместье, миновали аккуратно подстриженные лужайки, окружавшие розовый сад, и домик с колоннами в псевдогреческом стиле рядом с ухоженным теннисным кортом «Ан-ту-ка»[22].
— Я специально содержу все здесь в образцовом порядке, так как сотрудники моей фирмы, когда приезжают, любят поиграть в теннис. А еще у меня есть племянница школьного возраста. Она тоже играет.
Теперь они шли через фруктовый сад.
— У меня только яблони и немного сливовых деревьев, — объяснила мадам. — Все остальное растет здесь не слишком хорошо.
Наконец они вышли на опушку соснового леса. Десмонд увидел специально расчищенную тропинку, вьющуюся среди деревьев.
— Здесь приятно гулять, — сказала мадам Донован. — Я слежу за тем, чтобы мелкую поросль постоянно вырезали. А теперь посмотрите. Там, за верхушками деревьев, виднеется крыша церкви.
— Чудесно! — искренне восхитился Десмонд. — Какой прекрасный вид!
— Да… Я каждый день прихожу сюда полюбоваться им. — Она махнула рукой в сторону церкви. — А теперь идите. Пора будить каноника. И возвращайтесь сюда поскорее… Да, поскорее… — И с этими словами она повернулась и пошла прочь.
Глава 6
Душная атмосфера Великого поста окутала приход церкви Святой Терезы, и достопочтенный каноник, который особенно любил говяжью вырезку, ногу и седло барашка, вареную жирную свинину, но, пожалуй, больше всего свой «Маунтин Дью», так вот достопочтенный каноник, который призывал к порядку других, к себе проявлял еще бóльшую требовательность. Он соблюдал строгий пост и воздержание от излишеств. Одним словом, он страдал. Он пребывал именно в том состоянии души, чему немало способствовало и время года, когда ему особенно хорошо удавались его разгромные проповеди, которые он обрушивал на головы прихожан.
На период Великого поста он в качестве дополнительной епитимьи даже взял на себя восьмичасовую мессу. Таким образом, Десмонд служил десятичасовую мессу, а после чтения Евангелия, пока он с алтарными мальчиками сидел у алтаря, каноник с кафедры наставлял прихожан.
И вот сегодня, во второе воскресенье Великого поста, когда в церкви яблоку негде было упасть и верующие, трепеща, сидели в напряженном молчании, поскольку из личного опыта знали, что очередная проповедь ничего хорошего им не сулит, каноник в кружевном стихаре поверх алой сутаны и в красной шапочке, плотно сидящей на его круглой голове, медленно взошел на кафедру и, нахмурив в задумчивости лоб, повернулся к притихшей пастве, но, прежде чем начать говорить, сделал многозначительную паузу. Пауза эта длилась невыносимо долго, затем каноник зычным крещендо три раза выкрикнул:
— Черт! Черт! Черт!
Когда первая волна потрясения прошла, каноник начал проповедь:
— Говорю ли я это отвратительное слово как бранное, как непристойное и грязное, богомерзкое ругательство, которое сплошь и рядом слышишь на улице или в пабах? Иди к черту! Ну и черт с тобой! Было чертовски весело! Да пошло оно все к черту! Черта с два я налью тебе еще!
Нет, я сейчас говорю о враге рода человеческого, о Сатане, который вместе с падшими ангелами был по приговору Страшного суда низвергнут в геенну огненную, именуемую адом. Ад — это дом, полный бесконечных мучений. Ад — это вместилище порока и греха, прямое место назначения для тех, кто плюет в лицо Господа нашего Иисуса Христа, для тех, находящихся сейчас среди нас, кто отвергает Божию благодать, умирает — помоги им, Господи! — без покаяния и попадает в геенну огненную, чтобы присоединиться к легионам прóклятых, обреченных на вечные муки в аду. Вы когда-нибудь хотя бы на секунду задумывались о бесконечной агонии тех, от кого отвернулся Господь? Вы когда-нибудь обжигали палец, прикуривая трубку от слишком короткой спички? Вы когда-нибудь пробовали хотя бы минуту подержать палец в пламени простой сальной свечи? Нет, никогда! Только полный идиот может причинить себе подобный вред. А теперь представьте себе боль, только в миллион раз сильнее, пронзающую все ваше тело. И когда вас окунут в кипящую лаву, всю в столбах пламени, и вы будете задыхаться от дыма, пара, пены и смрада преисподней, а потом вас будут пытать раскаленными докрасна вилами и щипцами черти и кругом будут раздаваться стоны и вопли таких же потерянных душ, корчащихся в адских мучениях, так вот, только одна мысль будет снедать вас, причиняя непреходящую муку, мысль, что вам некого винить, кроме самого себя, что у вас был шанс, но вы его отвергли, бросив его вместе с ругательством в лицо Всевышнего, что если бы вы только послушали вашего бедного старого каноника в оное воскресенье, то теперь были бы уже в раю, в обществе избранников Божьих, где царят вечное блаженство и вечная радость перед светлым ликом воскресшего Господа нашего Иисуса Христа.
После такой убийственной речи в церкви воцарилась мертвая тишина. И каноник, не преминув воспользоваться достигнутым преимуществом, продолжил:
— Я говорю с вами об этом в сей прекрасной церкви, в соборе, подаренном щедрой и поистине святой женщиной, нашей мадам Донован. Многие из вас, слава тебе, Господи, являются добрыми католиками. Но есть и такие, — повысил голос каноник, — те, что сейчас толкутся в дверях или теснятся на задней скамье, которые снимают пиджак не для того, чтобы трудиться в поте лица, а лишь для того, чтобы ввязаться в очередную драку. У них от безделья уже мозоль на спине выросла и задница из штанов вываливается, а они только и знают, как сидеть на тротуаре у дверей ближайшего паба. А вы, расфуфыренные распутницы, с притворной скромностью прячущиеся сейчас за колоннами, вы — размалеванные, напудренные и расфранченные — околачиваетесь каждый вечер у бара в шали поприметнее, чтобы подцепить какого-нибудь недотепу… И, Боже, спаси и помилуй несчастного дурака, когда он проснется на следующее утро! Я к вам обращаюсь, а также ко всем, кто погряз в смертных грехах, и повторяю, что ангел-мститель не спускает с вас глаз. Но если вы не захотите внять моим словам, если отринете их от себя с ругательством на устах, я скажу вам: «Слово мое верно!»
Десмонд, оглушенный проклятиями каноника, сидел на узкой скамье, изнемогая под тяжестью облачения и чувствуя, что потихоньку начинает терять последние остатки сил. Скудный завтрак не мог его насытить, да и сам Десмонд был не