Мне хотелось забраться в колесницу и поскакать, как безумный, во дворец, чтобы прояснить ситуацию. Я охотно взял бы с собою солдат и проволок бы по земле, привязав к колесницам, всех до одного жрецов Амона.

Мне было наплевать, существует Амон или нет, впрочем, как и Атон. Благодаря своей силе и растущей уверенности в себе я понял это, хотя какие-то сомнения остались. Но поскольку Атон, в отличие от мстительного Амона, вызывал любовь, чувство, которое было мне знакомо, и моя жизнь, мой новый свет, Нефертити, продолжала молиться ему, для меня этого было достаточно.

В эту темную ночь, погруженный в невеселые мысли, я не смотрел по сторонам, пока удар по голове не вернул меня в реальность.

Я упал ничком.

Удар был сильный, и я едва не погрузился в черноту. Как только я ощутил, что моя душа снова вернулась в тело, руки начали лихорадочно искать оружие, при этом я оставался в той же позе, в какой упал. Мышцы напряглись, я застыл в ожидании, как это делают звери пустыни, у которых я многому научился.

Я слышал около себя шаги. Я слышал голоса, хвалившие того, кто метнул палку. Мне только хотелось, чтобы это был тот же самый, кто ударил меня, когда Тут приказал меня похитить, и, прежде чем вскочить на ноги, я вонзил свой короткий меч в его живот по самую рукоять, нанес удар второму с такой силой, что тот рухнул как подкошенный, а третьего я проткнул копьем.

И только тогда разрешил себе подать сигнал – послать горящую стрелу, чтобы позвать на помощь.

Отец был в ярости.

– Тебе обязательно было убивать их всех? Не мог подождать, пока мы их допросим? А теперь мы ничего не знаем. Ничего!

– Я не думал, что убью их! Одного я просто стукнул разок, – оправдывался я, разводя руками. Мне казалось невероятным, что я так легко расправился с ними. Рядом стоял Сур и глядел на меня с веселой улыбкой. Я посмотрел на отца. – Я знаю, кто это. Тот, кто с палкой, уже второй раз пускает ее в ход против меня. Это убийцы, нанятые жрецами.

– Почему ты так решил?

Я посмотрел ему в глаза.

– Потому что во дворце дела идут не так хорошо, как ты пытался заставить меня поверить.

Полководец избегал смотреть мне в глаза в присутствии Сура.

– Ладно. Пока у них не будет возможности повторить попытку. Завтра мы начнем вести переговоры с хеттами.

Хетты встретили нас в одном из первых занятых ими городов, и это в дипломатических терминах именуется нанесением оскорбления, но это было только начало. Простой народ тоже оскорблял нас, вплоть до того, что несколько человек осмелились кидать в нас камни, пока мы не нацелили копья в их сторону.

Это было возмутительно, ведь это был наш город, построенный нами по образцу и подобию наших столиц, чистый и упорядоченный, а его жители теперь ополчились против нас.

По непроницаемому лицу отца было понятно, что он хочет скрыть свои чувства, но глаза его были матовыми, как у ночных зверей при свете дня. Я сказал себе, что Хоремхеб вряд ли забудет это оскорбление.

Вообще-то в свое время с ними также обошлись весьма невежливо. Несколько лет назад они пережили унижение, добиваясь, чтобы мы приняли их дары. Я наблюдал за этим на одном из приемов во дворце из потайного места, которые всегда находил Тут.

Их царь принял нас, заставив довольно долго ждать, в совершенно неуютном доме. Нас провели в залу, где единственной уступкой роскоши был трон из дерева, расписанный батальными сценами, на котором с насмешливым выражением лица расположился царь. Рядом с ним находился его сын, примерно моего возраста, хотя и повыше меня. У него была небольшая бородка, холодные глаза под густыми бровями, тонкие губы и заостренные ноздри, придававшие ему порочный вид.

Позади сидевшего на троне царя и его сына стояли вооруженные воины, готовые моментально вступить в бой, – очередное оскорбление. Рядом с ними что-то писал Майя, главный конюшенный фараона и любовник визиря Рамосе. Их отношения обсуждались дворцовыми сплетниками, ведь Майя был единственной слабостью сурового визиря.

Мы с отцом смотрели во все глаза, у меня приоткрылся рот от изумления. Подлый шпион не скрывал улыбки, уверенный в своей безнаказанности. Я не удержался и сказал ему:

– Надеюсь, ты знаешь, что, когда перестанешь быть полезен, с тобой быстро расправятся, ведь ты дважды изгой – как египтянин и как предатель своей страны.

– Что ты понимаешь, слуга? – бросил он презрительно.

Я взглянул на его царя, который наблюдал за нами с любопытством и удовольствием.

– Ты рассказал им, каким образом получил доступ к этим сведениям? Не думаю, что это им очень понравилось.

– Важен только результат.

– Я расскажу о твоей роли визирю. Несомненно, он пылко встретит тебя, когда у него будет возможность увидеть тебя связанным у своих ног.

Отец взглянул на меня и отрицательно покачал головой. Меня переполняла ярость, но следовало сохранять ясную голову. Мы оба посмотрели на царя.

– Чего вы от нас хотите? – спросил правитель хеттов.

Я поспешил сделать шаг вперед, подумав, что, если заговорит мой отец, мы пропали.

– Выслушать ваше предложение мира.

Отвратительная борода задвигалась в такт пронзительному смеху.

– Я понимаю. Выслушай же наше предложение мира: в вашем царстве нет сильного царя. Я вам его дам. – Он указал на своего сына. – Я предлагаю своего сына в качестве мужа вашему фараону Семнехкаре. Они вдвоем будут править… – он на мгновение замолчал и закончил, улыбаясь: – Тремя Землями.

Я посмотрел на отца. Бледность его лица была красноречивее слов. Я снова поспешил ответить до того, как это сделает он и тем самым обречет нас на верную смерть.

– Я передам ваше предложение властительнице Двух Земель, фараону Египта, и вам будет прислан ответ.

– Поторопись, потому что я нетерпелив, и если мне надоест ждать, я двину вперед свои войска. Мне не нужны никакие договоры, чтобы править вами, я предлагаю это, только чтобы ублажить своего сына, который наслышан о красоте вашей безумной царицы.

Я скрипнул зубами, но сдержался и сделал полупоклон.

Царь, не сдерживаясь, захохотал, видя, как я покорно склонился, проглотив его насмешку. Мы поспешно удалились, словно проиграли битву и нас преследовали.

На обратном пути мы почти не разговаривали. Отец был словно пьяный, глаза его смотрели в никуда, как у мертвеца. Меня била дрожь. Я видел, что его распирает от бешенства из‑за ощущения своего бессилия. Он не мог ответить на насмешку, которая несколько лет назад стоила бы царю хеттов жизни – мгновенная смерть ждала его даже на собственных землях. И никто из них не осмелился бы подняться с колен, а сейчас они перебрасывались шуточками и посмеивались.

Но, хотя мой отец был бунтарем, он считал себя прежде всего слугой фараона, и первейшим его правилом была преданность своей стране. И он не мог ответить сразу, а должен был ждать, чего бы это ему ни стоило, решения своей царицы, потому что присягал ей. Законы Египта должны исполняться.