– Почему хроническая? – удивлённо спрашивала Наталья.

– Потому что «да что вы, доктор, я не бледная, я всегда такая. Ну, во всяком случае, уже несколько лет точно». А возникла потому, что «не сбитый у меня цикл, нормальный. Ну, как нормальный? Последние годы чуть больше льёт. Всю жизнь было три-четыре дня, а сейчас шесть-семь, иногда и до десяти. Но и у моей матери так было!» И тут я спросила: «А что ещё было у вашей матери?»

– Оленька, можно, я отвечу? – тянул руку довольный представлением Игорь Израилевич.

– Прошу вас! – мило улыбалась Ольга.

– Дама сказала тебе: «Да я не знаю точно, что-то по-женски, я маленькая была, да и вообще у нас в семье не принято было обсуждать такие деликатные вещи с детьми!» Ещё наверняка и надулась на тебя. И губы поджала осуждающе.

– Именно, – добродушно смеялась Ольга. – Дальше, Наташа, мне оставалось только выяснить, в добром ли здравии её матушка с тех самых пор и не умерла ли она часом в минуту страсти под молодым любовником или ненароком откушавши ядовитых грибов в весьма преклонном возрасте. Шучу, конечно же. Я всего лишь спросила: «Мать здорова после «женской» операции?» Матушка пациентки, как выяснилось, не только жива, но и здорова, чего и всем желает. Носит с рынка огромные сумки и ни на что не жалуется. В результате чего я делаю вывод о том, что у родительницы нашей пациентки была миома, доброкачественная опухоль, вовремя удалённая из организма вместе со всем полагающимся. К миоме частенько бывает именно наследственная предрасположенность.

– А бабы частенько бывают дурами!

– Игорь Израилевич!.. Впрочем, вы правы. Ходить несколько лет, обильно кровоточа во время положенных женских «неприятностей», и ни разу не сходить к гинекологу на приём – это да, это признак не абы какого могучего интеллекта. Нет, надо сперва побледнеть так, что родной цвет кожи уже и не помнить. Затем испытать ночью паническую атаку от невозможности нормально дышать, потому как убогое количество эритроцитов не обеспечивает качественной доставки кислорода тканям. Извести родню, которая в срочном порядке вызывает «Скорую». Фельдшер вкатывает тебе в вену глюкозу с аскорбиновой кислотой, под сонным взглядом врача, которого, быть может, ждут куда более неотложные пациенты. Потом пойти в поликлинику. Там узнать, что гемоглобин у тебя ниже плинтуса. И только после всего этого позвонить в конце концов подруге, которая даст тебе телефон Ольги Ивановны Андреевой и отрекомендует её как «хорошего специалиста и вообще лапочку». А нельзя просто раз в год ходить к Ольге Андреевой или к гинекологу по месту жительства и профилактически осматриваться, а? Так что прав Игорь Израилевич, наши бабы, увы, дуры, даже если очень умные. Ты в этом ещё не раз убедишься. А пока, Наташа, – учись наблюдательности и анализу.

Но наблюдения, последующий анализ и выводы у Натальи Степановны получались только на бумаге. В жизни никак не выходило. Поэтому кандидатские и себе, и мужу она написала. И доктором наук стала. Уже самостоятельно, потому что супруг покинул медицину – надо было кормить семью. Зарплаты двух ассистентов кафедры не покрывали нужд двоих взрослых и двоих детей – каждую свою диссертацию Ниязова «отмечала» немедленно наступающей беременностью. Безымянный стал Шефом. С Ольгой стало то, что стало. И Ниязова наконец-то взобралась на коня. Конь оказался деревянным и шатким. Учитывая, что Наталья Степановна Ниязова пришпорила его с места в карьер, то, кроме себя, некого винить в том, что она больно с него шлёпнулась оземь.

Хотя профессор Наталья Степановна Ниязова во всём случившемся винила исключительно профессора Елену Геннадьевну Кручинину. Наталья Степановна любила Шефа, несмотря на жён, Ольгу и всех-всех-всех, но с появлением – и всё большим проявлением – в его жизни Елены Геннадьевны она его возненавидела. И его, и её.

Трагедия провинциала, получившего московскую прописку, учёные степени и звания и даже вожделенную шубу. Песни, стихи, романы, обряды выучил. Жилище получил. Новое умение хорошо держать себя в обществе не помогло. Потому что умения наблюдать и способности анализировать Наталья Степановна Ниязова так в себе и не развила. А жаль. Это было бы прелестно: гонористая морская свинка с аналитическим складом ума.

Ни учёного, ни клинициста, ни добротного амбулаторного лекаря из неё не вышло. Колбасу в гастрономах она покупала запросто. В театре давно не была. Последние лет десять, кажется… Редкие прогулки по центру вызывали лишь глухое раздражение.

«Надо было оставаться в центральной районной больнице… Или поступать на ветеринарную медицину… Или никогда не приезжать в Москву… Или не родиться…»

К несомненным научным достижениям доктора наук, профессора Натальи Степановны Ниязовой следует отнести обмусоливание темы гиперпластических процессов у женщин предклимактерического возраста, пережёвывание некоторых аспектов сахарного диабета у беременных. К педагогическим – с десяток защитившихся под её руководством кандидатов медицинских наук, семь из которых после долго лечились в клинике неврозов. К общественно-политическим – активное, но безрезультатное метание из стороны в сторону. К личным – полную утрату любви и взаимопонимания с мужем, отсутствие близости с дочерьми. Отец её умер, когда Наталья собиралась на какой-то второстепенный конгресс по мало интересующим её вопросам гинекологической эндокринологии, но она всё равно поехала, потому что поехал Шеф. Он, что правда, всё время не отходил от Кручининой, которая, бесчувственная гадина, не имущая ничего святого, наговорила Ниязовой на банкете:

– А и правда, Наталья Степановна, чего ехать-то? И без вас закопают, не так ли? Без вас консультанта из Москвы отсылали старику с уже неоперабельным раком простаты, без вас золадекс поездом передавали. Без вас и закопают. Всё правильно. Пошли, Лёш. Мне за этим столом трудно дышать. Хотя ни анемии в организме, ни петли на шее.

И Шеф пошёл за этой, как верный пёс за любимым хозяином. Хозяйкой.

Но самой главной заслугой Натальи Степановны Ниязовой перед всем прогрессивным человечеством по праву считается следующее: она так ни разу толком и не оперировала. Ассистировала только прекрасным хирургам. Правда, пару раз прорывалась в операционную, когда находились пациентки, верящие в учёные степени и звания, а не в разум и лекарский талант. Но и тогда всё было прекрасно: она всё так же ассистировала, хотя в журнале родов и в операционных протоколах напротив графы «Оперировал» гордо реяло: проф. Н.С. Ниязова. А уж напротив «Ассистировал» стояла фамилия настоящих профессионалов. Зачастую вовсе без степеней. Последние не обижались. Лишь бы нерушимая коллегиальность, мир во всём мире и адекватная топография брюшной полости пациентки были сохранены.

Да и ветеринария у Натальи Степановны Ниязовой в большом долгу. Свиньи благодарно хрюкают, коровы стыдливо мычат, лошади бестактно ржут. Учёными степенями, званиями и гонором животным мозг не запудришь, красноречие у них не сильно котируется на рынке ценностей. Одним словом – iners negotium.[21]

На самом деле из Натальи Степановны Ниязовой мог выйти прекрасный учитель русского языка. Если судить по тому, с какой тщательностью она исправляла грамматические ошибки и стилистические описки в диссертационных работах своих подопечных (как любому профессору, ей положены были ученики, но в данном случае это благородное слово – «ученик» – выглядит нелепо) по специальности «А&Г», совершенно не замечая методологических нелепиц, выводов, противоречащих изложенному в главе: «Статистическая обработка данных исследования», и так далее, и так далее, и так далее. Жаль. Жаль, что Наталья Степановна об этом так и не узнала. И в дальнейшем свою недюжинную энергию стала тратить не на обучение оболтусов правописанию, а на борьбу с очередным вселенским злом в североафриканских и восточноевропейских масштабах. Впрочем, и там она особенных успехов не добилась. Потому что основная личная трагедия Натальи Степановны Ниязовой заключалась в том, что, снабдив её неистово лидерскими желаниями, ей забыли наапгрейдить истинно лидерские возможности. Не говоря уже о том, что так и не поставили в известность о её настоящем предназначении, едином в трёх ипостасях: мать, жена, учительница русского языка и литературы. Очередная лабораторная морская свинка, попавшая в группу обследования не самого удачного эксперимента. Если уж и ТАМ, наверху, такое случается, то что уж на простых земных учёных пенять.