Как и всегда во время битвы, карие глаза Велисария напоминали камни. Но его холодный взгляд проигнорировал жертвы артиллерии. Его внимание полностью концентрировалось на выживших.

«Пожалуйста, пусть Фируз все еще остается жив. О, пожалуйста, пусть этот самоуверенный, горячий болван еще остается в живых. Да!»

Очевидно, Фируз пришел в ярость. Велисарий узнал яркий плащ и оперение на шлеме персидского главнокомандующего, лично ведущего в атаку основную часть своей армии на центральные ряды римлян. Три тысячи тяжеловооруженных копьеносцев с четырьмя тысячами лучников-наездников но флангам уже неслись галопом.

Эта была атака, достойная идиота Фараса — мертвого Фараса, которого никто не оплакивал. Персидским копьеносцам в центре предстояло преодолеть полмили до римских укреплений. Полмили при дикой жаре, против пыли, летящей им в лицо — ветер не утихал. Это был верх глупости. И еще более глупо из-за трех тысяч персидских наездников-лучников, уже находившихся в центре поля. Наступающие персидские копьеносцы будут спотыкаться о свои собственные войска.

Однако на полпути к персам вернулась способность соображать, хотя бы частично. По крайней мере, к наездникам-лучникам, уже находившимся в центре. Увидев наступающих копьеносцев, сидевших на конях, лучники разбежались прочь с дороги. Их офицеры повели их в атаку против небольшой группы римлян на горе.

Велисарий внимательно наблюдал. Он был уверен: его катафракты и представители горных местностей Анатолии в состоянии отразить атаку, даже если противник будет превосходить их по численности в пять раз. Персам предстоит взбираться по крутым склонам под непрекращающимся огнем. А если станет туго, то у Велисария есть еще две тысячи кавалеристов из его собственной небольшой армии, стоящие на левом флаге, недалеко от горы. Но он не хотел использовать там этих ребят, если в этом не будет крайней необходимости. Полководец хотел, чтобы они оставались свежими, когда…

Внезапно протрубили трубы. Кавалеристы стали стрелять из луков в персидских копьеносцев, которые теперь находились менее чем в ста ярдах. Мгновение спустя трубачи снова протрубили. Римская кавалерия бросилась в атаку, чтобы встретить наступающих копьеносцев. Они выпустили последний поток стрел в начале атаки, а затем убрали луки. Теперь придется работать копьем и мечом.

Велисарий бросил взгляд в центр. Но ничего увидеть не смог. Все поле брани теперь закрывала пыль, которую ветер нес персам в лицо. Однако Велисарий все еще мог видеть гору за клубами пыли. После трех или четырех секунд наблюдения за спокойным и уверенным поведением фракийских катафрактов и представителей горных местностей Анатолия, продолжающих стрелять из луков, Велисарий не сомневался: они продержатся. По крайней мере, достаточно долго.

Время пришло.

Он посмотрел на развертывающееся перед ним сражение. Гунны из ливанской армии заходили справа, пытаясь окружить персидских лучников-наездников. Но персидские лучники также были ветеранами и стали раздвигать свои ряды, чтобы встретить гуннов на полпути. Эта часть битвы незамедлительно превратилась в хаотичное кружение наездников, обменивающихся стрелами, часто сидя друг напротив друга.

Теперь пыль поднималась везде. Восхитительная, закрывающая обзор пыль, летящая с запада на персов, ослепляющая их и не дающая увидеть римские маневры.

Единственной частью битвы, которую Велисарий все еще мог видеть — кроме вершины горы, — было столкновение между копьеносцами из ливанской армии и копьеносцами с левого персидского фланга. Эутих и его две тысячи тяжеловооруженных всадников сражались лицом к лицу с равным количеством персидской тяжелой конницы. Шум поля брани, казалось, наполнил всю вселенную. Лязг металла, крики людей и ржание лошадей наполнили воздух.

Эту часть битвы должны были выиграть персы. За исключением лучших катафрактов, никакая тяжелая римская конница не могла победить равное количество персидских копьеносцев. Но наблюдая за напором и смелостью атаки Эутиха, Велисарий был более чем удовлетворен. Эутих проиграет свою часть сражения, но к тому времени, как это произойдет, римляне победят на всем поле в целом.

Большего Велисарий и не требовал.

«Держи правый фланг, Эутих. Просто держи его. И попытайся выжить. Я намереваюсь использовать подобного командующего».

Велисарий отдал приказы через Валентина и Анастасия. Четверо оставшихся командиров ливанской армии быстро подчинились. Очень быстро. Две тысячи копьеносцев этой армии Велисарий держал в резерве — те самые, которых Фарас собирался отправить на самоубийство во время первой атаки. Теперь они двигались по полю брани в хорошем порядке. С юга на север, за рядами римлян, с правого фланга на левый. Персы их совсем не видели из-за пыли.

Когда они оказались за укрепленным лагерем, Велисарий приказал остановиться. Он думал, что еще есть время, и хотел удостовериться, что главное сражение идет в центре.

Поэтому, пока копьеносцы армии Ливана давали своим лошадям отдохнуть, Велисарий поскакал в лагерь и въехал в него через западные ворота. Теперь, даже несмотря на пыль, он мог видеть происходящее.

Как он и планировал (не будучи полностью уверенным — хотя он никогда не признается в этом угрюмому старому Маврикию), основная часть персидских копьеносцев в центре попала в капкан. Да, по приказанию идиота, но — вот она красота первого закона битв. Все может повернуться и так, и этак.

Сидя в седле не более чем в тридцати ярдах от укрепленной стены, Велисарий понял: ему трудно не улыбнуться. Он не видел, что случилось, но знал.

Представьте три тысячи персидских копьеносцев, с грохотом несущихся на несчастную маленькую земляную стену, которую защищают не более тысячи испуганных, жалких, несчастных пехотинцев. Они просто сметут врага, правильно? Подобно лавине!

Ну, не совсем так. Возникли проблемы.

Во-первых, на каждом коне сидело по человеку (в большинстве случаев крупному мужчине) с пятьюдесятью фунтами брони и двадцатью фунтами оружия — если не считать еще сто фунтов брони на самом коне. А галопом полмили, да еще и при дикой жаре сирийского лета?

Значит, кони устали, недовольны и мысли у них в головах черные.

Второе — лошади не глупы. На самом деле они немного поумнее людей, когда дело касается таких вот ситуаций. Такой вот лошадиный разум. Поэтому, когда лошадь видит маячащие впереди ров, стену, кучу народа на стене, держащих в руках некие предметы с острыми концами, — лошадь останавливается. Черт с ней, с атакой. Если какой-то глупый человек хочет броситься на все эти опасные вещи, пусть бросается (что люди довольно часто и делают — перелетая через головы своих упрямых лошадей).

Подобное очень часто случалось во время кавалерийских атак, и Велисарий — всю жизнь — поражался тому, как судорожно люди продолжают держаться за старые привычки, несмотря на весь практический опыт и свидетельства о противоположном результате. Да, лошади пойдут в атаку — против пехоты на открытой местности, против кавалерии. Против кого угодно при условии, что лошадь видит, у нее есть шанс перебраться через возвышающиеся впереди препятствия, причем без значительных повреждений для себя.