– Так оно и бывает, наверное: каждый старательно вырезает свой крест, взваливает его на себя, несет его всю жизнь, рассчитывая на помощь и защиту, а крест день ото дня только растет. И приводит человека на Голгофу. И тебя на нем в конце концов распинают, – сказал мальчишка и заглянул в глаза Залевскому. Хотел услышать опровержение? Не дождавшись от Марина утешений и заверений в возможности иного исхода, взял его за руку и потащил к выходу. – Не води меня больше в храмы. Мне и так со всем этим непросто.

Он вел хореографа за руку, и это было так необычно, что стало невозможно идти молча, потому что думалось только об этом.

– Почему ты утащил меня из храма? – спросил Залевский.

– Я тебя не утащил. Мы просто ушли.

– Я привел тебя в храм, а ты меня увел из него, – настаивал хореограф.

– И что это значит?

– Наверное, что-то значит. Только дьявол боится храмов, – засмеялся Залевский. Ну, конечно, мальчишка же был его искушением. Искусителем. Хоть и невольным. Ведь даже в том сладком сне Марин воскликнул «черт!», а не «о, боже!».

– Марин, – парень был серьезен, как никогда, – я думаю, что бог и дьявол – одно неразрывное целое. И оно – в каждом. И нет одного без другого. И церковь тут не при чем.

Вот эту фразу про единство бога и дьявола в каждом должен был однажды сказать Залевский. Как старший и опытный. Но откуда этот опыт у мальчишки? Какими своими грехами терзался он и как договаривался с собой?

– Так это и не секрет. Бог устами одного из четырех ветхозаветный пророков – Исаии произнес: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это». А ты разве не обращаешься в трудную минуту к богу, чтобы помог? Ты не говоришь: Господи, помоги мне?

– Говорю, конечно. Мне хочется, чтобы кто-то сильный мне помог. Чтобы кто-то был за меня. Но мне все равно в эту минуту кажется, что я обращаюсь к чему-то в себе. И никто больше не за меня.

Он посмотрел на Залевского. Чего он ждал в этот момент? Чтобы хореограф сказал, что будет теперь за него? У Марина не повернулся язык – выполнять божью работу, быть ангелом-хранителем ему не с руки. У него театр, проекты, артисты…

– А ты? Ты разве не просишь? – спросил мальчишка.

– Я чаще благодарю бога, чем прошу. Так сложилось в моей жизни. А знаешь, боги даже в индуистской мифологии побеждают асуров, благодаря умению соединять противоположные качества в одно целое: добро и зло, героизм и коварство. Зло и коварство употребляют во благо. Коварно убить асура в борьбе за господство – это, по-божьи, добро.

– То есть, добро вершится при помощи зла?

– Добро и зло – относительны. Каждый считает добром то, что ему во благо. Ну, и по-своему они правы. Когда я приехал сюда впервые, меня так потрясло все окружающее, что я полез в мифологию. И даже задумал поставить балет. Но оказалось, что трудно вычленить какой-то один сюжетный фрагмент. Все взаимосвязано, и каждая история имеет корни и развитие, нуждается в колоссальном количестве пояснений, отсылок. В общем, сломался. К тому же, для передачи индийской мифологии мне представляется наиболее аутентичным индийский язык танца, хотя он больше похож на сурдоперевод. Эдакий этнический наив, я бы сказал. Я вообще не использую этнику на сцене, это другой жанр.

– А кто такие асуры?

– Ты хочешь учиться «с рук»? Не читая, не углубляясь?

– Ну, хоть вкратце. Ты же углублялся?

– Хорошо, но с условием, что ты сам потом почитаешь. Асуры олицетворяли необузданные естественные жизненные силы. К тому же им принадлежали несметные сокровища. Они тоже были богами, только обладали, в основном, отрицательными качествами. То есть, скорее, демонами. Да, асуры – это демоны. И вот, возгордившись своим могуществом и мудростью, асуры исполнились зла и были низвергнуты богами с неба.

– Ты не находишь, что «возгордиться своей мудростью» звучит как-то абсурдно? И вообще, у чуваков все было: могущество, сокровища, жизненная сила. Что там еще? Мудрость. И они от всего этого взяли и исполнились зла? По-моему, их оклеветали. Из зависти, наверное. На самом деле, боги просто коварно замочили асуров, чтобы ограбить. С сокровищами-то понятно. А как можно присвоить себе чужую жизненную силу, мудрость?

– Хм. Как-то упрощенно у тебя получилось, – удивился Залевский. – Там много разных битв, и не таких однозначных, хотя, возможно, упрощение до схемы выявляет суть. Очищает от камуфлирующей патетики первопричину – совершенно человеческие страсти: зависть, ревность, борьбу за власть. И тогда становится очевидным порожденный ими банальный криминал – убийства и разбой.

– Мне кажется, никому и никогда не удастся договориться о том, что есть зло, а что есть добро. Каждый, по мере надобности, будет выдавать одно за другое. Я бы за асуров болел. Чем-то они мне импонируют, – засмеялся мальчишка.

Залевский вдруг подумал, что впервые, находясь в Индии, интересуется не окружающим ландшафтом и всем ассортиментом доступных удовольствий, а исключительно своим спутником. Он был до краев полон им. И весь этот дивный экзотический край представлял собой лишь статичный фон к ежеминутно меняющемуся портрету его друга. Друга?

Грохот падающих в раковину предметов разбудил Залевского. Мальчишка выскочил из ванной крайне взволнованный – увидел в зеркале, что в мочке уха нет серьги.

– Да и шут с ней, – пожал плечами Залевский, – было бы, о чем горевать. Или там были бриллианты? – спросил он, видя отчаяние на лице парня.

– Да при чем тут?!…

– Слушай, ну купишь себе новую, в конце концов. Хочешь, я тебе куплю?

– Нет, мне нужна эта.

– Почему? – поинтересовался Марин. – Почему именно эта?

Его вдруг неприятно кольнула мысль, что парню дорога серьга, потому что дорог человек, ее подаривший. Кто он?

– По кочану, – огрызнулся мальчишка.

На нем не было лица. Словно от этой серьги зависела его жизнь. Жизнь на кончике серьги, серьга – в яйце, яйцо – в курице, курица – в утке, утка – в зайце, заяц ускакал…

– Перетряхни постельное белье, – буркнул Марин, обидевшись на грубость. Кто же подарил ему серьгу? Что в ней такого? Да самая обычная, он видел такие у своих артистов. Ничего особенного. Она очень шла мальчишке, конечно. Но это же не повод? Начинаются тайны. А он уже так привык, что мальчишка распахнут настежь! Да вообще без всяких дверей! Идешь, как сквозь вчерашнюю анфиладу «лабиринта Фавна». И вдруг оказывается, что это не череда открытых всем покоев, а эффект зеркал, направленных друг на друга. Поэтому, куда бы ты ни повернулся, как далеко ни углубился, ты всегда видишь только самого себя. И кто там Фавн? Тот, кто таится в зазеркалье? Или ты сам? Идея показалась хореографу весьма плодотворной.

Парень нашел серьгу под подушкой и, наконец, обратил внимание на нестерпимый зуд кожи по всему телу – ночью его жестоко покусали кровожадные москиты.