По окончании съемок, уже вернувшись в Нью-Йорк, мы отсматриваем сырой материал, обсуждаем поправки, переписываем, урезаем и делаем окончательную озвучку в студии. (Между прочим, студии звукозаписи — одно из последних рабочих мест, где я все еще могу курить! Звукооператоры знают, что голоса курильщиков то и дело нуждаются в поддержке.) Затем эпизоды поступают на телевидение, и обычно от нас требуют несколько неожиданных исправлений: забить нецензурные выражения электронным «пиканьем», удалить шутки гомосексуальной направленности, упоминания о наркотиках, все, затрагивающее главные религии, а также нападки на «Макдоналдс» и иже с ним как на источник мирового зла: «Побойтесь бога, они же спонсоры! Вы не можете говорить, что их еда вызывает ректальные опухоли у лабораторных крыс! Это не программа „60 минут“!» И вы знаете, это — резонно.

Короче говоря, съемки шоу — такое же занятие для сомнительных авантюристов, как и прежняя работа в моей старой кухне.

Вот уже несколько лет меня все более занимает сеть специфических лондонских стейкхаусов (фактически, это две связанные сети). Они занимают немалые площади, и порой кажется, что расположены практически на каждом углу, но при этом могли бы служить антирекламой, иллюстрируя то, Чего-Вы-Не-Хотите-В-Ресторане, а также грубо и даже гордо демонстрируя то, Как-Все-Может-Быть-Ужасно. Стейкхаус франшизы номер один (назовем их «Чак вэгон») часто находится непосредственно напротив своего близнеца — стейкхауса второй сети (назовем их «Фид бэг»), и в полдевятого вечера в субботу они оба вызывающе, даже экстравагантно пусты. Их видишь повсюду в центре Лондона, и каждый раз, когда я там бываю, мне совершенно непонятно, почему они все еще открыты — светятся огромные неоновые красные буквы, через огромные окна видны пустые, отделанные дешевым плюшем перегородки кабинок, безобразные обтянутые флоком стены и жалкий одинокий официант, обреченно уставившийся в пространство.

«Почему эти заведения не закрывают?» Я всегда задавал этот вопрос вслух, и поскольку мой интерес превратился в навязчивую идею, то приятель-журналист пригласил меня в одно из них поужинать, чтобы появилась возможность поближе исследовать темное закулисье их функционирования.

Все, что я обнаружил тем вечером, является впечатляющим жизненным примером чуть ли не всего того, с чем вы не хотели бы столкнуться, садясь поужинать за столик в ресторане. Это просто настоящий музей, действующая модель адского ресторана, эдакий выставочный образчик позора, вырвавшийся в реальную жизнь, и вся сеть ресторанов каждый вечер отправляет деньги в бездонную трубу, ради того чтобы мы, случайная публика, зашедшая поужинать, могли изучить все многообразие оттенков мерзостей и все предупреждающие знаки того, что в результате обернется ужасной едой, дабы расширить свой жизненный опыт и вооружиться перед новыми испытаниями в других местах. «Чак вэгон» явила нам следующие классические ресторанные преступления и каждое из них сигнализирует — «Добра Тут Не Жди»:

1. Яркий акцент в рекламной кампании сети на «низкие цены». Насколько хорошим может быть «дешевый» стейк? Особенно если, несмотря на это, в заведении совершенно пусто?

2. Большая заметная вывеска сети заведений прямо напротив другой жутко похожей вывески аналогичной ресторанной сети. Создается впечатление, что это место рассчитано на постоянный поток падких на дешевые приманки тупых и безликих посетителей. То, что владельцы не потрудились заменить перегоревшие неоновые буквы в своих вывесках, уже означает, что ничего хорошего внутри не ждет.

3. Скучающие, недовольные и унылые официанты с отсутствующим взглядом, сидящие в пустых кабинках. Одного этого достаточно, чтобы сбежать из заведения. Официант лучше всех прочих знает обо всех местных грехах и просчетах. В тот раз, когда мы зашли поесть, едва я и мой приятель-журналист уселись за столиком, а с улицы нас сфотографировал наш фотограф, как официант сразу осведомился о том, кто мы такие и зачем нас фотографируют и тут же что-то тихо доложил по телефону. (Избыточный интерес и странная реакция свидетельствуют о нечистой совести, что уже ни о чем хорошем не говорит.) В обслуживании официанту помогали подручный (который одновременно выступал в роли бармена), судомойка и один повар. И спрашивается, как может один повар сделать все блюда нелепо, даже опасно огромного меню? И сколько времени болталась в кухне эта утка под апельсиновым соусом, поджидая, пока я наконец появлюсь?

4. Признаки скрытого снижения расходов. Несчастная тележка с десертами, наполовину заполненная не слишком скоропортящимися фруктами в различных сочетаниях (тут нет ничего, что могло бы скиснуть или быстро утратить товарный вид, скорее всего потому, что этот десерт рассчитан и на завтра, и на следующий день), находится прямо перед входной дверью, ненавязчиво преграждая путь туда, где, вероятно, когда-то располагался верхний обеденный зал. Почему они не хотят, чтобы мы его видели? Обычную табличку «Зал закрыт» сочли недостаточной и посчитали необходимым преградить проход к лестнице, чтобы даже случайно какой-нибудь подвыпивший турист не забрел наверх в поисках уборной и не увидел бы там чего-то ужасного.

5. Трюки с меню. Ничего себе! Оно выглядит таким огромным! Но подождите-ка! В нем может быть десять или двенадцать закусок, но половина из них, кажется, включает креветки! При таком подходе единственный повар может быстро сварганить все это, вне всякого сомнения хранящееся в холодильнике, разнообразие деликатесов из одной коробки размороженных креветок. И наверняка там окажется еще множество глубоко прожаренных наггетов, куриных грудок в панировке… Я отношусь к куриному «кордон блю» с тем же подозрением, что и к нагеттам из креветок — весьма вероятно, что они подверглись глубокой заморозке в одном и том же весьма далеком отсюда морозильнике.

6. Контрольный звоночек микроволновой печи. Это — совпадение, что я услышал сей скорбный звон непосредственно перед тем, как мне подали квелую, отсыревшую, серую и совершенно некарамелизованную утку? Думаю, нет.

7. В подставках на столах рекламируются праздничные нарядные напитки с воткнутыми зонтиками. Не знаю, как у вас, но когда я сижу в пустом стейкхаусе, в Лондоне или любом другом уголке мира, пина колада, «грассхопер» или «Сингапур слинг» — совершенно не те коктейли, которые первыми приходят мне на ум. Их присутствие свидетельствует о расстройстве восприятия — будто некий карго-культ туземцев Южных морей нашел отражение в меню для выигравших в лотерею американцев годов эдак пятидесятых, но все почему-то происходит в Великобритании в соответствии с чьими-то смутными воспоминаниями: «Ах, да! Американцы любят напитки, похожие на кондиционер для белья, если в них воткнуть вишни и зонтики!»

8. Смешение стилей. Вынужденный союз Нового Орлеана, Чикаго, Вирджиния-Сити, геев девяностых, бордель в сочетании с пейзажами Шотландского нагорья в рамочках выглядит несколько… неестественным, равно как и сосуществование на одной кухне «Калифорнийского бургера» (даже калифорнийцы не признали бы это едой), салата-коктейля из креветок, утки под апельсиновым соусом, куриного «кордон блю» и стейка с чипсами. Я расцениваю уже само название «Гавайский бургер» как настораживающий сигнал. Насколько хорошим может все это быть? Ответ? Да тут вовсе ничего хорошего, черт побери.