Мышцы заиграли под моей ладонью, и я всхлипнула, от предвкушения… Неужели, всё произойдёт сейчас… и это – на самом деле… настоящее…

Лёгкий стук кольца о дверь снаружи прозвучал для нас, как гром в солнечный день. Я замерла, ректор отшатнулся, жадно глядя на меня. Было видно, как тяжело и часто поднимается и опускается его грудь – я только что гладила её…

Ректор исчез в одно мгновение – просто истаял в воздухе! А к окну метнулся чёрный ворон. Он задел жалюзи, и они противно заскрипели, раскачиваясь. Этот скрип вернул меня в реальность, и я спрыгнула со стола, бросившись к полкам с яйцами.

Очень вовремя! Потому что в кабинет вошла Барбара Збыславовна. Я увидела её отражение в стекле, пока молниеносно застёгивала пуговицы на рубашке.

– Ты одна? – спросила Ягушевская после некоторой заминки.

– Одна, – ответила я, стараясь говорить чётко, потому что меня до сих пор трясло от любовных переживаний.

– Мне показалось, Кош Невмертич был здесь.

В отражении мне было видно, что Ягушевская продолжает стоять на пороге, держась за дверное кольцо – будто не решалась пройти дальше.

– Нет, я тут в компании яиц, – сказала я сухо, уже почти придя в себя, и съязвила: – Полирую кощеевы яйца!

Точно. Как раз до полировки кощеевых яиц чуть дело и не дошло. Меня бросило в жар от одних воспоминаний о том, что мы с ректором учудили. Я схватила тряпку и ближайшее на полке яйцо, с преувеличенным старанием начиная смахивать него пыль.

Ягушевская молчала, и я обернулась через плечо.

– А что вы хотели, Барбара Збыславовна?

Она смотрела на ведро, в котором не было воды. И смотрела очень… задумчиво.

– Сначала надо пыль смахнуть, – пояснила я. – За водой потом схожу.

– Да, ясно, – кивнула она. – Хорошо, работай. Если Кош Невмертич появится, передай, что я хочу срочно его видеть.

– Обязательно, – заверила я, прекрасно понимая, что Кош Невмертич не появится.

Когда Ягушевская вышла, закрыв дверь, я в бешенстве смахнула с полки все яйца, переколотив их в труху. Пока разноцветные осколки взлетали, собираясь в драгоценные поделки, я кипела от злости и обиды.

Сбежал! Трусливо сбежал! Опять сбежал!

А ведь целоваться первый полез!

Яйца на первой полке выстроились ровной шеренгой, начали склеиваться яйца со второй полки, а я, наблюдая за этим колдовством, понемногу успокаивалась.

Но ведь он поверил, что это не я влепила Вольпиной.

– Влепила Вольпиной, – повторила я и усмехнулась. Звучит.

Обязательно надо будет ей влепить. Ещё раз. Чтобы не лезла, куда не следует. И пакостей не подстраивала.

Третья полка тоже заполнилась, и я начала смахивать пыль с поделок, время от времени орудуя специальной щеточкой, оставленной среди тряпок. Я запретила себе думать о ректоре, и теперь мои мысли были заняты Вольпиной.

Кто же ей так припечатал? Неужели есть ещё кто-то, кто не любит Кариночку? И такое сильное воздействие… Кто-то из преподавателей?..

Быков?..

Яйцо вылетело из моих рук и, естественно, разбилось на мелкие запчасти.

– Нет, надо и правда успокоиться, – сказала я себе, вздохнула и, пока яйцо собиралось в одно целое, подхватила ведро, чтобы принести воды.

Поцелуи поцелуями – а наказания никто не отменял. Вот и пойми этого ректора.

Конечно, само собой разумеется, абсолютно ясно, что понять этого ректора было невозможно без апельсинового сока с водкой.

Только вчера мы страстно целовались, и если бы не Ягушевская, всё бы поцелуями не ограничилось, а сегодня он проходит мимо меня, рассеянно кивнув. Будто я ему стенка какая-то!..

Мы встретились в коридоре, на секунду соприкоснулись взглядами – и вот уже Кош Невмертич уплывает дальше, как человек и пароход, а я стою и тупо пялюсь ему вслед.

Хоть бы оглянулся!..

– Краснова! – отвлекла меня от грустных мыслей Алёна Козлова, культмассовый сектор «Ивы». – Ты что встала столбом? Будешь участвовать в смотре? С перваками?

– А? – я с трудом вернулась к учебным реалиям. – Какого смотра?

– Ну вот, приехали, – фыркнула Алёна. Она была в спортивном костюме, как всегда энергичная, подтянутая, и помахивала волосами, забранными в высокий «хвост», как норовистая кобылка хвостом. – Смотр в конце года. Соревнование с «приматами».

– Точно, соревнование… – вспомнила я.

Наш институт против «ПриМы». В прошлом году ректор «ПриМы» такими громкими словами бросалась, поспорив с Кошем Невмертичем – мол, чьи ученики проиграют смотр, тот уходит с поста ректора. Победила «Ива», но что-то Марина Морелли с поста ректора не ушла.

Я поморщилась. Вот оно – слово волшебника. Одно враньё. Как и у господина ректора.

– Так ты будешь участвовать? – Козлова взяла меня за плечо и встряхнула. – Ау! Проснись!

– Что надо будет делать? – я даже встряхнула головой, чтобы сосредоточиться на Козловой и перестать думать о ректоре.

– Второгодки будут только в сопровождении, – деловито начала объяснять Алёна. – Ты играешь на свирели, Царёв на гуслях…

– Опять очконёт перед выступлением, – не удержалась я. – Лучше не брать его.

– Ну да, в прошлом году подвёл, – невозмутимо согласилась она. – Могли бы обойтись твоим оркестром-иллюзией, но на соревнованиях второгодкам запрещено показывать магические умения – только личные навыки. Оценивается лишь магия первогодок. Жаль, ты на второй курс перешла, – она посмотрела на меня с сожалением. – Но Царёв пообещал, что обязательно выступит.

– От втораков – только мы с Царёвым? – спросила я, еле сдержавшись, чтобы не скривиться презрительно от фразы «Царёв пообещал».

– И ещё Андрей, мой брат. Подыграет на ложках, – продолжала Козлова. – А с первого курса – Магометова, Тутумян, Цыцаренко и Вольпина.

– Вольпина? – переспросила я.

– Да, знаю, ты вроде с ней не ладишь, – Алёна открыла свой вечный блокнот, делая там какие-то пометки, – но это ваше личное дело, а на кону – престиж института. Так что, пожалуйста, разборки оставьте вне репетиций.

Она уже была уверена, что я соглашусь. И что это я не лажу с Вольпиной.

– А что показывать будут? – спросила я хмуро.

– Лебединое озеро.

– Мой номер?!

– Нет, они его переделали на восточный танец. Лебеди исполняют танец живота.

– Бредятина, – проворчала я.

– Репетиция в субботу, в семь вечера, – сказала Козлова приказным тоном. – Я тебе утром напомню, чтобы не забыла.

– Почему в субботу-то? – запоздало крикнула я, когда она уже трусцой убегала по коридору. – У меня в субботу кружковых занятий – выше крыши!