— Восемнадцать миллионов крон...

Янне засмеялся:

— Тони Берг будет весь день просто вылизывать все дороги! Со включенным радио и наручниками наготове.

Тарн бледно улыбнулся.

— Лишь бы он не открыл стрельбу по какой-нибудь полицейской машине.

Гун уставилась на меня, разинув рот, когда я вошел в лабораторию.

— В чем дело? — раздраженно спросил я. — Так глазеть могут только люди невоспитанные.

— О, извини. Я так удивилась.

— Чему? — рыкнул я.

— Не ждала тебя так рано, — улыбнулась она. — Ты же в вечерней смене. А пришел на пять часов раньше.

— Вот видишь. У нас, у временных, свои амбиции. Вы-то, пожизненно нанятые, считаете только выслугу и минуты до пенсии.

Она поцеловала кончики пальцев и похлопала меня по распухшей щеке.

— Сколько у тебя пленок?

— Пять, — ответил я. — Две цветных.

Я прошел по длинным коридорам в комнату фотографов, чтобы заглянуть в свою ячейку. Там лежало только извещение о том, какие выгоды приносит членство в клубе владельцев сберегательных акций.

Нас, временных, это не касалось. Прибыль — это для тех, у кого есть деньги.

Вилле говорил по телефону, но онемел, увидев меня.

— Да, да, — сказал я. — Свалился с автобуса.

Вилле был уже готов начать большое шоу. Драматическим жестом он указал на перечень дневных заданий.

— У нас сегодня... пресс-конференция с премьер-министром, послать тебя туда? Саманта Фокс[50]в «Гранд-отеле», может, и это годится для такого видного сотрудника?..

Он прищурился, разглядывая мое лицо.

— Ты не мог бы выглядеть так же к декабрю? Был бы лицом «Утренней газеты» на Нобелевском празднике!

День обещал быть долгим и утомительным.

Работа в лаборатории заняла почти два часа. Я несколько раз звонил Зверю. Ничего нового. Никто не звонил. Он отрапортовал, что читает очень хорошую книгу Фиделя Кастро: «История меня оправдает».

— Меня тоже, — сказал я и положил трубку.

Я отнес снимки в центральную редакцию. Вокруг них тут же собрался целый косяк сотрудников отдела новостей, ответственные секретари и руководители отдела заметок.

Один снимок был очень хороший: здоровенный охранник обнимает тощего товарища за плечи и делает красноречивый жест другой рукой. Молодой охранник выглядит бледным и потрясенным. Компресс на цветном кадре сияет белизной, а на рубашке видны следы крови.

Дверь углового кабинета отворилась, вышел сам шеф.

Он проследовал между рядами редакторов и руководителей (они слегка поклонились), взял в руки снимки и прокашлялся.

— Хорошие снимки, а? — сказал я. — Теперь, может, возьмут и в штат.

Окружение шефа издало легкий смешок. Но он сразу же заглох — ведь сам шеф даже не улыбнулся. Самые хитрые не смеялись, ждали реакции руководителя. Но их было немного. В этом шлейфе уровень не ахти какой высокий.

Тарн уже прокладывал себе дорогу сквозь толпу. Его пиджак нуждался в химчистке, галстук съехал, да и прилипший к губе окурок сигареты было бы неплохо погасить перед тем, как входить в центральную редакцию — здесь курить запрещалось.

Тарн взял в руки снимок с обоими охранниками.

— Прекрасно, — сказал он. — Само собой, на первую полосу, на пять колонок. С подписью: «Лучше Тотте, чем восемнадцать миллионов!»

В комнате зафыркали, но негромко. А шеф наморщил лоб.

— Гм-гм, — изрек он авторитетно. — Нам еще нужна и карта местности.

— Ясное дело, — усмехнулся я. — «Утренняя газета» должна быть строго консеквентной.

Тарн осклабился, но только он один.

Шеф понял, что ему брошен вызов. И решил принять его. Процесс был длительным. Для пущего понту он вальяжно насупился. Взялся руками за подтяжки и поддернул брюки. Потом застегнул пиджак и откинулся назад. Конец первого акта был близок.

— Все это, — сказал он, тщательно выговаривая каждый слог, — слишком серьезно, чтобы с этим шутить.

— Строгая консеквентность никогда не помешает, — отозвался я.

Вот тут-то он поднял взгляд и увидел мое лицо.

Глаза его остекленели. Он собирался обрезать меня, но сжал зубы и промолчал.

— Я посмотрел в словаре, что означает слово «консеквентный», — сказал я, улыбнувшись столь вежливо, насколько дозволяла моя физиономия. — В разделе «Иностранные слова в шведском».

Шефу было не по себе. Вызов это или нет? Он задумчиво склонил голову. Ситуация требовала переоценки. Наконец углы его губ дрогнули, поползли к ушам. Он улыбнулся, по-мужски и примирительно.

Улыбка его вызвала в комнате неуверенное хихиканье.

— Ты слышишь! — сказал я Тарну. — Я тут стараюсь, поднимаю уровень своего образования. А что делают эти столпы интеллекта? Смеются надо мной!

Тарн загоготал. Подмигнул мне и вышел, развевая за собой сигаретный пепел.

Шеф увидел тут и шанс для себя. Кивнул мне и медленно удалился в свой угловой кабинет. Дверь захлопнулась. Что-что, а чувство стиля у него было. Это все знали.

Я повернулся к ближайшему ответственному за новости.

— Ну так как? — спросил я.

— Посмотрим, — ответил он. — Ясно станет ближе к обеду, на летучке.

Косяк рассеялся. Сотрудники, пофыркивая, расходились небольшими группами к рабочим местам. Обсуждать было что, пищи для сплетен на целый день хватит. Поединок внештатника с шефом, крупное столкновение. Пикантные подробности и рассказы в столовой и кафе.

А я все еще не понимал, что произошло.

Зверь был прав. Una sociedad en reposo. Это было общество, которое решило отдохнуть.

Тарн совершил неслыханное: пошел со мной в столовку.

«Утренняя газета» похожа на все другие шведские предприятия. И в столовой как раз и проявляются различия между людьми. Там, между столами, проходят границы между классами и кастами, между комбинезонами и галстуками, между социальной принадлежностью и уровнями зарплаты. Шкала в каждом случае тщательно проработана и размещение за столами определено до тонкостей.

Самый трудный урок для новичка — это научиться, где надо сидеть, когда ты ешь.

Временные фотографы обычно сидят с водителями репортерских машин и с вахтерами. Иногда подойдет кто-нибудь из сотрудников редакции новостей или ответственных секретарей — наклонится, чтобы передать срочное поручение. Но никогда не присядет. Его клан маленьких начальников сидит за другим столом.