– Они здесь были, – говорю.

– Ты рылась в моих вещах! – с преувеличенным ужасом констатирует Элис.

– Куда ты их дела? – Я испепеляю ее взглядом.

– Клэр! – предостерегает Люк. Он понимает, что я сейчас взорвусь.

Я не обращаю на него внимания, расталкиваю маму с сестрой и подлетаю к прикроватной тумбочке.

– А что ты скажешь на это? – Я рывком выдвигаю ящик.

Вижу упаковку бумажных носовых платков, зарядное устройство от мобильного телефона и сам телефон. Фотографии нет. Она исчезла.

– В ящике лежало фото. На нем Элис и Люк. Я видела. – Я вновь поворачиваюсь к своим присяжным.

– Клэр, выйди, пожалуйста, из моей комнаты, – говорит Элис.

– Ты все убрала, да? – До меня вдруг доходит, что она сделала. – Только что, когда вернулась домой. Ты поэтому и побежала в туалет наверх.

– Не понимаю, что на тебя нашло, Клэр, – поджимает губы мама. Смотрит на Элис, обнимает ее. – Прости, дорогая. Клэр слишком много работает. Вот и срывается от усталости. Не плачь, солнышко, пожалуйста. Ох, Элис, иди ко мне, милая. Садись. – Мама усаживает сестру на кровать.

– Мама, мои вещи были тут, честное слово! А в тумбочке лежала фотография. Я видела ее своими глазами.

– Люк, забери Клэр. Она довела сестру до слез.

Люк вновь берет на руки Хлою и смотрит на меня.

– Не устраивай сцен, – холодно советует он.

Я хочу возразить, но передумываю. Хлоя цепляется за Люка и глазеет на меня с опаской.

– Я ничего не выдумала, – бросаю я, покидая комнату.

Шагаю прямиком к себе. Рывком открываю дверцы гардероба. И почти не удивляюсь, когда одежда, еще недавно висевшая в шкафу у Элис, теперь висит у меня. Люк в спальне. Он опускает Хлою на кровать и подходит ко мне. Выдергивает из шкафа кофту, футболку и юбку.

– Ты это искала? – Люк швыряет вещи мне в руки одну за другой.

– Люк, они были у нее. Я не вру. Зачем мне?

Муж придвигается ближе, нависает надо мной.

– Приведи в порядок свои хреновы мозги, – тихонько цедит он.

Хлоя вроде бы не слышит, она занята плюшевым медведем, которого забыла тут утром.

Я в бессильном отчаянии швыряю вещи обратно в мужа.

– Хочешь сказать, я вру? Почему ты мне не веришь?

– Ты же адвокат. Сама подумай, – говорит он. – Даю подсказку. Вот это называется уликой! – Люк бросает вещи на пол и в который раз подхватывает на руки дочь. – Пойду остужу Хлое чай. А тебе рекомендую остудить голову и извиниться перед мамой и сестрой.

– Она мне не сестра, – шиплю я.

Люк закатывает глаза – мол, сколько можно? – и уходит. В дверях медлит. Одумался? Нет, он просто заглядывает на книжный шкаф. Пересаживает Хлою на правую руку, а освободившейся левой достает что-то сверху, над книгами. Показывает мне:

– Твое?

Я судорожно сглатываю. Зеленая папка-конверт. Мне нет нужды читать надпись, выведенную черным маркером. Я и так знаю, что это дело Макмиллана. Забираю папку у Люка.

– Ее там не было.

– Еще один повод извиниться. Не знаю, какая муха тебя укусила, Клэр, но происходящее мне не нравится. Ты мне не нравишься.

– Я тут ни при чем! Это все она! Ты не видишь, что она делает? Вбивает между нами клин.

Плевать, если я кричу. Плевать, если Элис слышит.

Из ее комнаты прилетает грозная, как туча, мама. Едва не отталкивая Люка, застывает передо мной.

– Послушай-ка, юная леди. – Если бы не ее разгневанное лицо, я бы похихикала над «юной леди». Так мама называла меня, когда мне было лет десять. – Твоя сестра горько плачет. Из-за тебя. Не думала, что когда-нибудь я такое скажу, но мне стыдно. Стыдно за тебя, Клэр Теннисон. Доводить родную сестру! Как можно? Она хочет уехать, уехать назад в Америку, навсегда. – Мамин голос обрывается. Она с трудом продолжает: – Если Элис уедет, я тебя не прощу. Слышишь? Никогда.

Мама исчезает, я даже не успеваю ничего сказать. Ее последние слова ранят меня в самое сердце. Я в оцепенении смотрю на Люка.

Раньше он бы меня обнял, облегчил мою боль, но сейчас… Люк стоит неподвижно. Ледяная статуя. Как же так? Почему? Ведь еще недавно… Почему я стала изгоем в собственной семье?

– Клэр, что с тобой происходит? – Люк делает шаг ко мне, злость из голоса исчезает. – Я за тебя переживаю. Ты разрушаешься у меня на глазах, но не позволяешь себе помочь.

– Неужели ты не видишь, что происходит? Не замечаешь, что делает с нами Элис?

– Она старается вписаться в семью. Разве не этого ты хотела? Я понимаю, тебе трудно вновь делить с ней свою жизнь, тем более что раньше мы все были лишь в твоем распоряжении. Но хватит ревновать. Ты постоянно анализируешь Элис, следишь за каждым ее шагом, приписываешь ей какие-то темные замыслы. Перестань. Возьми себя в руки, малыш. Очень тяжело видеть тебя такой.

– Ты меня не слушаешь, – рявкаю я. – Никто не слушает. Она вас всех одурачила!

Я пролетаю мимо Люка на лестницу, сбегаю вниз. Хватаю сумку и ключи от машины. Папка с делом Макмиллана до сих пор у меня в руках. Запрыгиваю в машину, швыряю папку и сумку на пассажирское сиденье и рву с места. Колеса прокручиваются на гравии.

Поначалу я сама не знаю, куда еду – лишь бы подальше от дома, от любимых людей, с которыми мне сейчас больно. Возвращаюсь мыслями к Люку. Он даже не попытался меня защитить, взглянуть на ситуацию моими глазами. Я могу понять маму – в каком-то смысле могу. Думать о дочери плохо она не хочет. Мама всю жизнь страдает от чувства вины, корит себя за потерю Элис. И теперь чувствует себя в неоплатном долгу перед Элис, всячески ей угождает. За долгие годы в маме накопилось целое море нерастраченной любви, нужно же ее куда-то выплескивать. Это я понимаю. Мама любит Элис. Но Люк, почему он так со мной? Будто Элис ему дороже меня.

В памяти неожиданно всплывает фото: Элис и Люк на берегу моря. Фото сменяют другие картинки: Элис и Люк смеются на выходе из i360; Люк пишет портрет Элис; они наедине в студии; ноги Элис выглядывают из-под растянутой футболки, Люк с восхищением на них смотрит. Люк и Элис переглядываются… Картинки наплывают на меня, рассыпаются, нагло лезут в голову. Ах, подлец! Он ее трахает!

Я должна бы плакать. Должна выть от боли в разбитом сердце, но я слишком зла. Нет, не просто зла – я в ярости. В бешенстве. Доведена до белого каления. Я жму на газ и осыпаю Люка ругательствами. А я-то его поддерживала! И его самого, и его долбаное искусство! Значит, вот как он мне платит? Спит с моей сестрой! Я врезаю кулаком по рулю. Внутри бушует гнев.

Я с удивлением понимаю, что торможу перед домом Тома, неподалеку от брайтонской набережной. Я не планировала к нему приезжать. Как меня сюда занесло? Не помню, чтобы я принимала такое решение.