Александра снова наклоняется и лижет мне живот, потирая подбородком красную головку моего нетерпеливого друга. Маленький язычок змейкой проползает вниз по животу и ныряет в чащу. Жаль, что не удалось поприсутствовать на других празднествах каноника Шарентона, тех, в которых Александра принимала более живое участие. Интересно бы посмотреть на эту сучку, которая, стоит ей вылезти из кровати, разыгрывает из себя такую чинную дамочку.

Иногда в чертах ее лица появляется что-то от древних египтян. Может быть, дело в губах… они так интересно выпячиваются, нацеливаясь на член… или в особом угле зрения, потому что эта мысль возникает у меня лишь тогда, когда я смотрю, как она вылизывает язычком. Ей бы золотой обруч на голову, гадюку вместо безмозглого шишкаря для забавы да павлинье перо для щекотки.

Держа член в руке, она прикасается к головке губами… не спешит… у нас куча времени, хватит на все. В этом отношении Александра совершенно не похожа на современных девиц, которые вьются вокруг вас как мухи. Зрелой, в теле, женщине не подобает прыгать, уподобляясь резиновому мячику. Секс с Александрой приносит чувство удовлетворения; только с такими, как она, понимаешь, сколь мало дают взрывные перепихи на скорую руку, когда все кончается, не успев начаться. Фейерверками, может, и приятно любоваться, но если хочешь согреть задницу зимой, нет ничего лучше спокойного, медленного огня тлеющих угольев…

Когда она берет моего приятеля в рот, я уже знаю, что он выйдет оттуда мягкий и умиротворенный. Убираю ее волосы за уши, чтобы видеть лицо, и смыкаю лодыжки у нее на талии. Только тогда Анна в полной мере осознает серьезность моих намерений и пытается уклониться, увильнуть, получить сначала свое, а уж потом… Приходится применять силу и возвращать ее голову на место до окончательного урегулирования спорной ситуации. Следует борьба, мой друг окончательно утверждается в правах, утыкаясь носом в самое горло, и… вдруг дает залп. Тут уж Александра прекращает сопротивление и принимается задело по-настоящему, выкачивая из меня пинты спермы сосет так жадно, что возникает опасение, как бы безжалостная воронка не засосала и яйца. Во рту у нее булькает, урчит… ей мало того, что есть, дай волю — проглотит и меня самого.

Выбрав последние капли, Александра не успокаивается. Спрыгивает с кровати, прикладывается к бутылке и, возвратившись на место, начинает тереться об меня пиздой с такой настойчивостью, словно у нее там чесотка. Потом, не получив ответного сигнала, бросается на подушки, раскидывает ноги прямо у меня под носом и играет сама с собой. Ожидает от меня вполне понятных действий, но… Наконец, потратив несколько минут на демонстрацию анатомических функций этой своей части, издает горестный вздох. Сообщает, что иногда тоскует по детям. Жаль, что их здесь нет, что они далеко, в глуши… Будь рядом Питер, уж он доставил бы ей удовольствие, он знает, как и что. Или даже Таня… Маленькая проворная Таня с гадким ртом и ловким язычком… Да, грустно повторяет Александра, порой, даже понимая, что так было нужно, она скучает по своим деткам и ждет не дождется…

Спрашивается, а кто ей мешает. Насколько я знаю, Таня и Питер пошли бы на все, лишь бы вернуться в Париж, даже при условии, что их лишат привилегии забираться к матери в постель. По-моему, это совершенно глупо. Что-то я не замечал, чтобы одиночное заточение или ссылка оказывали на детишек такое уж благотворное влияние.

Скрытое приглашение остается без ответа, и Александра наконец задает вопрос в лоб: буду ли я ее сосать? Ответ — нет. Не знаю, давно ли каноник Шарентон удостаивал ее чести принять его священный член, но будь я проклят, если стану брать пример с Питера. В качестве любезности облизываю ей бедра… на них сохранился вкус пизды, а так как для Александры удовольствие по большей части состоит из предвкушения, то она почти счастлива. Пока я тружусь, она раздвигает ноги все шире и шире и даже засовывает в дырку палец.

Конечно, вечно так продолжаться не может. Александра слишком разгорячилась и согласна потерпеть не более нескольких минут. Она хочет, чтобы ее отымели, а палец в пизде — слабый заменитель того, что должно там быть. Берется за моего друга, теребит его, дергает за усики, вымаливает обещания, подкупает поцелуями… В общем, вскоре он поднимает голову. И тут Александра приходит в неистовое возбуждение, прыгает по кровати и в конце концов приводит ее в такой вид, словно всю последнюю неделю здесь стоял лагерем отряд бойскаутов. Она проползает между моих ног и рук, надо мной и подо мной, вертится, оставляя за собой пятна сока и запах пизды. Разумеется, я не выдерживаю, хватаю ее за что попало, переворачиваю на спину и запрыгиваю сверху.

Просто развести ножки и ждать Александра не согласна, зацепляет края щели пальцами и растягивает ее так, что мне становится страшно — дыра чуть не до живота. Потом устремляется в направлении на юг, как будто хочет нанизать себя на крюк. Промахнуться невозможно… с такой-то пиздищей. Мой штырь проходит через ее заросли, проскальзывает между сочных, набухших губ и продолжает движение, пока не оказывается полностью погруженным в нечто, более всего напоминающее горячее масло. Александра обхватывает меня руками и ногами, и мой член попадает в ловушку.

Насколько я могу судить, на сборище у Шарентона ее не трахали. По крайней мере ведет она себя так, как будто несколько последних недель пребывала в одиночестве. Наверное, гоблины — вопреки ее заявлениям — все же не способны дать то, что надо… похоже, духи недостаточно глубоко проникаются нуждами и потребностями плоти. Александра вертится, как девчонка с хула-хупом на талии, которой сыпанули под юбку пригоршню клещей… тискает груди, тычет их мне в лицо, просит пососать… Пыхтит при этом не хуже перегревшегося парового котла, у которого вот-вот вылетит предохранительный клапан. Щиплю ее за задницу, раздвигаю бедра коленом, а когда провожу пальцем по пушку над задним входом, она вскидывается так, что мы оба едва не сваливаемся с кровати.

Боже, ну и заросли же у нее! Просто чаща, куда без фонаря и соваться-то опасно. Если у Александры заведутся когда-нибудь лобковые вши, она станет их пожизненным приютом. Тот, кто попал туда, найдет обратную дорогу разве что с помощью мачете, если прорубит себе тропинку. В конце концов я все же добираюсь до места и некоторое время еще шарю на ощупь, чтобы определиться, туда ли попал. Потом просовываю два пальца… Александра издает такой вопль, словно ее скальпируют, но я отвечаю только тем, что отправляю на помощь двум первым еще и третий палец. Судя по тому, как им там просторно, ничего страшного не случилось бы, даже если бы компания удвоилась.

Мой шланг не выдерживает напора и разряжается прямо в матку. Александра еще крепче сжимает ноги и тоже кончает. Мы лежим, вжавшись друг в друга, и каждый раз, когда она начинает ворочаться, я шевелю пальцами в ее заднице. Такое чувство, что мы оба кончаем уже целый час.

Одного раза Александре сегодня явно мало. Она дает мне паузу, достаточно долгую, чтобы хлебнуть бренди, и все начинается заново… трется пиздой о мои ноги, прижимается и, главное, наполняет комнату горячим, душным, сладковатым запахом, который ползет из всех ее пор. Когда она трется о мой живот своей щеткой, ощущение такое, словно по коже возят кистью, только что побывавшей в ведерке с краской. Потом щетинки постепенно высыхают и делаются жесткими и колючими, как накрахмаленные.