Там пригодится умение ездить верхом. Крепкий желудок. Придется много работать с местными лидерами над развитием коммун, сами понимаете: грамотность, питание, все такое. Подумайте, у вас три недели. Если решите, что это вам не подходит, сможете отказаться.

Элейн подумала о Рикардо Лаверде. Возможность быть от него всего в нескольких часах езды на поезде привлекала. Она вспомнила название места: Ла-Дорада. Перевела в уме: «золотая».

– Ла-Дорада, – сказала Элейн Фритц, – меня устраивает.

– Хорошо, – кивнул Валенсуэла. Он открыл металлический ящик и вынул лист бумаги. Пока не забыл. Это вам необходимо заполнить и вернуть в секретариат.

Это был опросник, точнее, его копия, напечатанная под копирку. Место заголовка занимал вопрос, набранный заглавными буквами: «Каковы были особенности вашего размещения в Боготе?» Под вопросом было несколько граф, разделенных большими пробелами, которые добровольцам предлагалось заполнить максимально подробно.

Элейн заполняла вопросник в мотеле, лежа на животе на кровати, пахнувшей сексом, подложив под страницы телефонный справочник и чуть прикрывшись простыней, чтобы защититься от руки Рикардо, его смелых блужданий и непристойных набегов.

В разделе «Дискомфорт и физиологические неудобства» она написала: «Мужчины в семье хозяев никогда не поднимают сиденье унитаза, когда мочатся». Рикардо сказал, что она привередливая и избалованная.

В разделе «Ограничения свободы жильцов» она написала: «Входную дверь запирают после девяти вечера, и мне приходится будить хозяйку». Рикардо сказал ей на это, что она возвращается слишком поздно.

В «Проблемах общения» она написала: «Я не понимаю, почему к тебе относятся как к ребенку». Рикардо заметил, что ей еще многому предстоит научиться.

В «Поведении членов семьи» она написала: «Сын хозяев любит покусывать мои соски, когда приходит». Рикардо промолчал.

Вся семья пришла провожать ее на вокзал Ла-Сабана. Это было большое помпезное здание с рифлеными колоннами и каменным кондором на фасаде, распахнувшим крылья, как будто он собирался взлететь и унести в когтях весь фронтон. Донья Глория подарила Элейн букет белых роз, но теперь, когда девушка шла через холл с чемоданом в руке и сумочкой на шее, цветы ей только мешали. Элейн задевала букетом прохожих, оставляя на каменном полу следы из лепестков, а шипы роз впивались в руку каждый раз, когда она пыталась перехватить букет, защитить его от враждебной окружающей среды.

Старший Лаверде, в свою очередь, вручил подарок у выхода на платформы, в толпе пассажиров, навязчивых чистильщиков обуви и нищих, просивших подаяние. Он сказал, что книга вышла пару лет назад, но еще встречается в продаже, что она написана каким-то плохо воспитанным журналистом, но все говорят, неплохая.

Элейн разорвала оберточную бумагу, увидела рисунок – девять синих рамок с обрезанными углами, а в них колокола, солнце, какие-то допотопные колпаки, цветы, луна с женским лицом, череп и скрещенные кости, танцующий бес и все такое. Ей все это показалось абсурдным и странным, а название «Сто лет одиночества» – вычурным и претенциозным.

Дон Хулио ткнул длинным ногтем в букву «е» в слове «одиночество», которая была написана задом наперед. «Я заметил это, когда уже купил книгу, – извинился он. – Если хотите, попробуем ее поменять». Элейн сказала, что это не имеет значения, что из-за глупой опечатки она не хочет остаться без книги в дороге. А через несколько дней в письме к бабушке и дедушке написала: «Пришлите мне что-нибудь почитать, пожалуйста, потому что вечерами здесь скучно. Единственное, что у меня есть, это книга, которую мне подарил на прощание хозяин квартиры в Боготе, я пыталась ее читать, клянусь, но по-испански это очень сложно, и у всех героев одинаковые имена. Это самое занудное, что мне попадалось в последнее время, и даже на обложке есть опечатка. Удивительно, книга переиздавалась четырнадцать раз, а ее не исправили. Представляю, что было бы, если бы это случилось с последней книгой Грэма Грина. Нельзя же так». Далее в письме говорилось:

«Что ж, расскажу вам немного о том, где я оказалась и где проведу следующие две недели. В Колумбии три горных хребта: Восточные Кордильеры, Центральные и (как вы уже догадались) Западные. Богота находится на высоте 2600 метров над уровнем моря. Мой поезд спустился в долину до реки Магдалена, она самая большая в стране. Река протекает по красивой долине, там один из самых замечательных пейзажей, которые я видела в жизни, настоящий рай. Путешествие сюда было просто прекрасным. Я никогда не видела столько птиц и столько цветов. Как я завидовала дяде Филиппу! И его знаниям, и его биноклю. Как бы ему здесь понравилось! Передайте ему мои наилучшие пожелания».

Она рассказала им и о реке. В былые времена по ней ходили пассажирские пароходы из Миссисипи и даже Лондона, вот какой она была важной, писала Элейн. «Здесь есть корабли, которые попали сюда прямо из книги о Гекльберри Финне, я не преувеличиваю. Мой поезд прибыл в городок под названием Ла-Дорада, где я теперь буду находиться постоянно. Но все добровольцы Корпуса мира сначала должны пройти трехнедельную подготовку в каком-нибудь другом месте, под руководством более опытного добровольца.

Теоретически это место должно быть поблизости от пункта назначения, но это не всегда так. Опять же теоретически наставник должен быть более опытным, но это тоже не всегда. Мне повезло. Меня назначили в населенный пункт, который находится в нескольких километрах от реки, на склоне горы. Он называется Капаррапи: мне кажется, так специально придумали, чтобы я выглядела смешной, когда это произношу. Здесь жарко и влажно, но жить можно. Доброволец, который со мной занимается, ужасно симпатичный парень и знает уйму всего, в том числе и о том, о чем у меня нет ни малейшего представления. Его зовут Майк Барбьери, его исключили из Чикагского университета. Он один из тех, с кем очень легко: через две секунды ты уже чувствуешь, что знаешь его всю жизнь. Бывают такие люди – с харизмой. Им легче жить в других странах, я это поняла. Такие люди как будто ненасытно жадны до жизни и могут выжить где хочешь. Хотела бы я быть похожей на них».

Барбьери работал в колумбийском Корпусе мира уже два года, но до того провел еще два у крестьян в Мексике, и еще несколько месяцев прожил в бедных кварталах Манагуа. Он был высоким, жилистым, светловолосым, загорелым, нередко расхаживал без рубашки (всегда с деревянным распятием на груди), в шортах-бермудах и кожаных сандалиях. Он встретил Элейн с пивом в руке и тарелкой с маленькими арепами из кукурузной муки, каких она никогда не пробовала. Элейн раньше не встречала никого столь же разговорчивого и в то же время искреннего, и через несколько минут уже знала, что скоро ему исполнится двадцать семь, что его любимая группа – «Кьюбз», что он ненавидит агуардьенте, а кроме нее здесь ничего не найдешь, и ужасно боится – «ну нет, понарошку, я тебя умоляю» – скорпионов. Он посоветовал Элейн купить открытые туфли и каждый день тщательно проверять их, прежде чем надеть.

– Здесь много скорпионов? – спросила Элейн.

– Могут быть, Элейн, – ответил Барбьери с интонацией гадалки. – Могут быть.