Интересно, однако, отметить, что слова Саши, сделавшиеся в окончательной редак­ции центральными для основной идеи рассказа,— слова о том, что главное — это «пе­ревернуть жизнь»,— вводятся Чеховым только во второй корректуре: «Когда пере­вернете вашу жизнь, то все изменится. Главное перевернуть жизнь, а все остальное не важно»,— говорит Саша в конце четвертой главы, в последнем решающем разго­воре с Надей. В первой корректуре только в конце шестой главы была намечена эта мысль в беглом упоминании о размышлениях Нади перед окончательным отъездом из города: «Настоящее, как казалось ей, уже перевернуто вверх дном, беспокойство останется до конца дней, что бы там ни было, куда бы судьба ни занесла...» При чтении второй корректуры эта фраза была Чеховым вычеркнута и заменена словами: «Она ясно сознавала, что жизнь ее перевернута, как хотел того Саша...» Добавлена во вто­рой корректуре, в московском разговоре Саши с Надей (в его рассказе о жене приятеля, с которым он собирался ехать на Волгу), фраза: «Хочу, чтоб жизнь свою перевернула».

Говоря о неизменности сюжетной схемы рассказа, начиная с черновой редакции до окончательной, нельзя не упомянуть об эпизоде, приводимом в воспоминаниях Вересаева. Он рассказывает, что ему довелось слушать чтение Чеховым «Невесты»

в корректуре. Он вынес впечатление, что автор намекает на уход Нади в революцию. С точки зрения Вересаева это было обрисовано неудачно, и он откровенно высказал свое мнение: «Не так девушки уходят в революцию. А такие девицы, как ваша Надя, в революцию не идут». Чехов ответил ему на это: «Туда разные бывают пути» («Чехов в воспоминаниях современников», стр. 528).

Излагая далее этот эпизод, Вересаев рассказывает, что, перечитывая «Невесту» много позднее, он с изумлением нашел, что для вывода об уходе Нади в революцию рассказ не содержит никаких данных и что сама Надя представляет собой всего лишь «типичную безвольную чеховскую девушку». Естественно возникший у него недоумен­ный вопрос: «В чем тут дело? Я ли напутал или Чехов переработал рассказ?» Вересаев пытается разрешить предположением, что при сравнительном изучении корректуры рассказа с его окончательным текстом возможно обнаружатся следы его переделки Че­ховым. Это свое предположение Вересаев основывает на словах из полученного им пись­ма Чехова: «Рассказ „Невеста'' искромсал и переделал в корректуре» (там же).

Как видно из доступных теперь исследователям обеих корректур «Невесты», пред­положение Вересаева ими не подтверждается: ни в одной из них нет варианта с прямым указанием на уход Нади в революцию, да этого и нельзя было ждать в 1903 г. в рас­сказе, предназначенном для подцензурного журнала. И тем не менее первое воспри­ятие Вересаевым рассказа было исторически оправданным и естественным в такой же мере, в какой неоправданным и неисторичным было его толкование «Невесты» через 25 лет, т. е. в конце 20-х годов нашего века. В условиях приближения революционного взрыва 1905 г., когда все явственнее обозначался рост недовольства народных масс и их готовность выступить на борьбу за свои права, когда революционное брожение охва­тило широкие массы учащейся молодежи, рассказ Чехова должен был восприниматься и воспринимался передовым читателем, особенно молодежью, как предвестие той «но­вой, ясной жизни, когда можно будет прямо и смело смотреть в глаза своей судьбе, сознавать себя правым, быть веселым, свободным». На это наталкивала читателя преж­де всего сама тема ухода героини из семьи, ее поступления на курсы — ведь для мно­гих девушек той поры уход на курсы бывал первым этапом на пути в революцию. Кроме того, многие места в рассказе легко могли тогда восприниматься как намеки на будущую революцию и на преображенную революцией жизнь (например, мысль о том, что надо «перевернуть жизнь», мечты Нади, что впереди для нее «разворачивалось гро­мадное будущее» и др.).

В текстах обеих корректур, по одной из которых рассказ был прочитан Чеховым Горькому и Вересаеву, таких намеков, дающих право понять судьбу Нади как уход в революцию, было больше. Так, в четвертой главе Саша убеждал Надю, что «надо идти за меньшинством»; в шестой главе, во время последней встречи в Москве, он говорил еще определеннее: «Ну, пусть вы будете жертвой, но ведь так надо, без жертв нельзя, без нижней ступени лестницы не бывает. За то внуки и правнуки скажут вам спасибо!» Упоминая о приятеле, с которым он собирался поехать на Волгу, Саша говорил о сво­их спорах с ним: «Говоришь ему, положим, что мне хочется есть, что я оскорблен глу­боко, задавлен насилием, что мы вырождаемся, а он мне в ответ на это толкует о великом инквизиторе, о Зосиме, о настроениях мистических...» При исправлении второй кор­ректуры Чехов вычеркнул все эти места. Но и без них его рассказ звучал как призыв к «новой жизни», свободной и прекрасной.

Сохраняя неизменными сюжетную схему и основные линии развития фабулы, Че­хов много и кропотливо работал на каждом этапе над художественной тканью рассказа, исправляя и изменяя мелкие детали содержания, строй фразы, добиваясь ее живопи­сующей четкости и музыкального звучания. Отсюда те бесчисленные исправления, ко­торые мы находим и в черновой, и в перебеленной рукописи, и в обеих корректурах, широчайшие поля которых местами сплошь заполнены, но не цельными кусками, за­меняющими одно место другим, а филигранной выправкой отдельных слов, влекущих за собою иное синтаксическое построение.

В беловой рукописи опущено многое, что есть в черновой, причем одни места Че­хов просто опускал при переписке, сразу отказываясь от них, другие он переносил в беловой текст, а потом вычеркивал. Поскольку все вычеркнутые места приводятся

«иже, в подстрочных примечаниях к публикации автографа, нет нужды перечислять их здесь. Но на одно из этих мест обратим внимание. В третьей главе беловой руко­писи вычеркнута фраза, перенесенная из черновой, о том, как Надя при осмотре новой квартиры «замечала только, что у жениха очень мягкие руки с короткими пальцами, что на нем очень новые, хорошо выглаженные брюки». В первой корректуре Чехов

ЧЕХОВ

Рисунок И. К. Крайтора, 1902—1904 гг.

Местонахождение оригинала неизвестно Воспроизводится £ фотогелиогравюры

снова вносит характеристику рук жениха, но прямо противоположную, которая вошла в окончательную редакцию: «и его рука, обнимавшая ее талню, казалась ей жесткой п холодной как обруч».

Из опущенных Чеховым мест в первой главе хочется обратить внимание на мысли Нади об отце, которого она почти не помнила. В день, с которого начинается рассказ, он упорно вспоминался ей, как он носил ее на руках, при мыслях о свадьбе он тотчас приходил па память, и она все думала: «Если бы он был жив!» В первой же